Читаем Пепел державы полностью

Василий Иванович настороженно глядел на своих подельников, невольно сцепив пальцы рук перед лицом. Он никогда не говорил им напрямую, что желает свести государя (не мог такое сказать!), он размышлял тогда с ними о том, что ежели не принять никаких мер, то государь погубит свою державу окончательно. Боярин не сомневался — новая большая война сведет на нет исходы былых побед и, ежели не истребит русский народ, то подведет его к последней черте, за которой — пропасть. И он всегда удивлялся тому, что сам государь этого не осознает. Прочие же придворные не осмеливаются ему о том сказать. Как и сам боярин Умной…

— Что вы собираетесь делать? — вопросил он наконец своих подельников.

— Возвести на престол царевича Ивана Иоанновича! — выпучив красные от хмеля и недосыпа глаза, заговорщически прошептал Тулупов. Протасий Захарьин, сплюнув кусок ореховой скорлупы на стол, кивнул, глядя на Умного.

Василий Иванович знал, что Протасий давно был в близком окружении царевича и, видимо, имел на него значительное влияние. А вместе с ним — юноши из дворянских семей Колтовских, Мансуровых, Сунбуловых, Бутурлиных, что так же служат при царевиче (и все — бывшие опричники!). Верно, при случае Протасий соберет подле Ивана Иоанновича, ежели не полк, то значительной силы отряд. И они, голодные до высших чинов, денег и власти, не отступят, будут сражаться до конца. В то время, когда войска стоят на западных и южных границах, все это может быть очень опасным для государства — Умной это хорошо понимал. И не ввергнет ли это страну в новую кровавую пучину смуты?

…Смеркалось, когда вдали показались купола Троице-Сергиева монастыря. Опадал мелкий снежок, возок ехал мимо бредущих на лыжах монахов в дорожных одеяниях, что также направлялись к обители.

"А ведь Тулупов и впрямь замахнулся сильно!" — подумал боярин Умной, отирая рукавом шубы запотевшее оконце. Он вспоминал о том, что Тулупов сумел "купить" и некоторых церковных владык — новгородского архиепископа Леонида, архимандрита Чудова монастыря Евфимия, архимандрита Симонова монастыря Иосифа… Вероятно, таких очень много, Умной и не знал всех. Но эти, словно голодные псы, с жадностью хватают все, что Тулупов и его окружение дарит им. Кажется, за серебро они готовы и свои обители продать, ежели придется. Они и митрополиту Антонию при случае нашепчут что надо (хоть он и не имеет значительного влияния при дворе, но все же!). Таких священнослужителей, алчных, жадных и сребролюбивых, Умной презирал, но отказываться от любой помощи, пусть и таких гнилых людей, было бы нынче глупо…

Келарь Троице-Сергиевой обители с поклоном встретил боярина Умного у ворот, куда вскоре неспешно вкатился его возок. Василий Иванович сам вынул из-под полы увесистый серебряный ларец, и келарь, протянув облаченные в грубые варежки руки, принял его и пробурчал:

— Что же так… на пороге… боярин?

— Уезжать надобно, — ответил Умной-Колычев, вперив очи в скуластое обветренное до красноты лицо монаха. — Доложи игумену о моем вкладе да проси братию молиться обо мне.

Келарь утвердительно закивал и спросил, шмыгнув носом:

— Исполню. Быть может, откушаешь чего с дороги, Василий Иванович?

Умной улыбнулся и, перекрестившись, грузно сел обратно в возок.

— Благодарю тебя. Прощай! — крикнул он и хлопнул дверцей. Удерживая ларь одной рукой, другой келарь перекрестил боярина, что-то тихо бормоча себе в бороду. Продрогший возница свистнул, взмахнул плетью, и покатился возок прочь из обители.

В последнее время сердце неустанно чуяло беду. Словно гроза какая-то надвигается незримо, и что принесет она — одному Богу известно. Может, оно и не так — придворный астролог Елисей Бомелий, с коим так тесно дружит боярин Умной, говорит, что звезды сулят боярину большую удачу. Василий Иванович всегда завороженно слушал предсказания астролога, отринув мысли о том, что сие — большой грех. Что может быть правдивее древних звезд, что, наверное, давным-давно предрешили судьбу каждой живой твари?

Бомелий, будучи личным лекарем и предсказателем государя, пользовался его безграничным доверием. Умной не мог не завести дружбу с этим человеком — ему всегда можно было нашептать что-то угодное боярину, что Бомелий выдал бы государю как волю высших сил. Каждую такую просьбу боярин подкреплял увесистым кошелем с серебром.

Нет, Бомелий не был посвящен в подробности заговора, что создают Умной, Тулупов и Протасий Захарьин — так надежнее! Но держать его подле себя было необходимо. Будет полезен!

И все же отчего так тревожно? Сердце так и заходит стуком, словно остановится сейчас…

…Боярин Умной не ведал, что в это самое время схваченного на границе с Литвой астролога Бомелия везли связанным в Москву, к самому государю, что заподозрил лекаря в государственной измене.

* * *

Тем временем в далекой от Москвы крепости Орел едва ли не всем городским посадом справляли свадьбу. Кузнец Архип, за свою долгую жизнь хлебнувший немало горя и уже набравший порядочно седины в черную бороду, наконец-то дождался радости — дочь Аннушку замуж выдавал[4]

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Отражения
Отражения

Пятый Крестовый Поход против демонов Бездны окончен. Командор мертва. Но Ланн не из тех, кто привык сдаваться — пусть он человек всего наполовину, упрямства ему всегда хватало на десятерых. И даже если придется истоптать земли тысячи миров, он найдет ее снова, кем бы она ни стала. Но последний проход сквозь Отражения закрылся за спиной, очередной мир превратился в ловушку — такой родной и такой чужой одновременно.Примечания автора:На долю Голариона выпало множество бед, но Мировая Язва стала одной из самых страшных. Портал в Бездну размером с целую страну изрыгал демонов сотню лет и сотню лет эльфы, дварфы, полуорки и люди противостояли им, называя свое отчаянное сопротивление Крестовыми Походами. Пятый Крестовый Поход оказался последним и закончился совсем не так, как защитникам Голариона того хотелось бы… Но это лишь одно Отражение. В бессчетном множестве других все закончилось иначе.

Марина Фурман

Роман, повесть