Пепел державы

— Подойди! — приказал князю тяжелый хриплый голос. Выпрямившись, князь, не смея поднять взор, подошел ближе, снова поклонился. До его уха доносилось частое дыхание Иоанна, словно ему не хватало воздуха, и князь все понял. И ужаснулся. Спаси, Христос!

— Ты, старый пес, до сих пор проникнутый литовским духом… — Царь говорил медленно, словно силился обуздать рвущийся наружу гнев. — Ты мне говорил, чтобы я послал тебя с царевичами в Полоцк, дабы ты защитил город от поляков.

— Государь… — молвил было князь, но Иоанн взвизгнул, стукнув посохом о пол:

— Молчать!

Князь покорно замолчал, склонился ниже, зажмурил глаза. Господи, помоги пережить сие унижение и муки!

— И вот Полоцк и все крепости в округе пали! И ныне известно мне твое коварство — хотел ты нарушить крестоцелование и погубить хотел моих сыновей! Ты хотел погубить моих сыновей! — выкрикнул Иоанн и наотмашь ударил боярина посохом по голове. Охнув, Мстиславский упал на пол и начал прикрывать голову руками, а удары все сыпались и сыпались на него — по плечам, по бокам, по лицу. Хлынула кровь, боярин, стоя по-собачьи, пытаясь отползти, сбежать, но под градом ударов он упал лицом в забрызганный его кровью пол, а Иоанн остервенело бил его по спине, пока князь не перестал вздрагивать от ударов, пока посох не обломился пополам. Вошли слуги, кто-то из советников — Иоанн уже не видел их — отбросил в сторону обломок посоха и, обессиленный, рухнул в свое кресло. Безжизненное тело боярина, лежащее в луже крови, поспешили унести.

В тот же день созвана была Боярская дума, где царь продолжил выплескивать неизрасходованный гнев на всех, кто был отчасти виновен в потере Полоцка, и тех, кто выступал за его защиту:

— Вы, нечестивый род! Вы все говорили мне, что Полоцк и Сокол неприступны, что король не сможет взять их! Вы допускали от себя ко мне людей, что, обманывая меня, говорили — за Баторием никогда не пойдет огромное войско, что бояться нечего!

Красный, с выпученными глазами, вздувшимися венами на лбу и горле, Иоанн, не дойдя до своего места, стоял посреди палаты и кричал, топая ногами, брызгая слюной.

— И что теперь? Полоцк и Сокол потеряны, все воины повержены, остальные крепости уничтожены, Смоленская земля разорена!

Молчали бояре, потупив взоры. Почему пустовало место Мстиславского и его сыновей, многие уже прознали. Говорили, мол, видели, как окровавленного, полуживого, его выносили из возка, под плач и вой жены, дочерей, домочадцев. Сыновья, которые тоже должны были присутствовать на заседании, либо хлопотали вокруг полумертвого отца, либо не осмелились появиться пред государем.

— Я вас, крамольников, всех изведу! — продолжал кричать царь под стук посоха об пол. — Снова вы предали меня, вступили в сговор с поляками! Псы! Грязные псы!

Когда гнев наконец потух, а силы иссякли, Иоанн сел в свое место. Бояре не сразу возобновили переговоры, с опаской поглядывая на государя, но надобно было что-то предпринять, и, переборов страх, начали думать, как поступить дальше.

Решили что с Баторием надобно заключать мир, слать новых послов, дары, обещать уступить города и земли в Ливонии в случае переговоров, а Нарву, кою взяли в осаду шведские войска тем временем, надобно было защитить. Потому решили отправить на помощь городу полк во главе с князем Хилковым.

А на следующий день, поддерживаемый под руки обеими сыновьями, пришел князь Мстиславский. Едва живой, с опухшим от побоев лицом, весь в ссадинах и синяках, глава думы упал перед Иоанном на колени, за ним бухнулись его сыновья, не смевшие поднять глаз на государя.

— Во многих винах пред тобою грешны, прости нас, великий государь. Вот, пришел к тебе, не за себя прошу, за сыновей своих, — молвил старый князь. Иоанн долго глядел в избитое лицо боярина, после кивнул и подпустил их к своей руке. Молодые князья, один за другим, поклонились царю в ноги и поочередно приникли к государевой длани губами, превозмогая боль и мучения, сделал то же и их отец. С тем и отпустил их Иоанн. Так семья Мстиславских вновь избежала опалы.

Каких усилий стоило это Ивану Федоровичу! Еще прошлым вечером, весь перемотанный окровавленными повязками, он лежал и заклинал сыновей поехать завтра к царю. Гордый Василий заупрямился, ехать не захотел и отца просил сохранить силы для лечения. Федор же молчал, скрестив на груди руки, опершись плечом о закрытую дверь. Хлопотали слуги и лекари, были тут же дочери и супруга князя, до сих пор лившие слезы от пережитого ужаса, когда едва живого князя Мстиславского привезли на подворье и вынесли едва ли не бездыханное тело из возка.

— Нет, поедем. Умру, а поеду, буду просить прощения. И вы со мной…

— Отчего обрекаешь себя и нас на унижение? — вопрошал яростно Василий, меряя широкий покой шагами. — Разве совершил ты какой грех пред ним? Разве не делал то, что тебе приказывал сам государь? Разве это под твоим началом пало войско в Полоцке и Соколе?

Старый князь, лицо коего наполовину укрыто было промоченной целебными снадобьями тряпицей, грустно улыбнулся.

— Сыне, я был таким же в твои годы. Однажды ты поймешь… Ты все поймешь…