Пепел и крылья

Клыкарь шёл следом, нахмурившись и не выпуская из руки топор. Он знал, что Ашри видит то, что ему не доступно. Понимал, что для неё это был не просто пустой дом. И что почерневшая мёртвая аллати когда-то была её подругой. Может, поэтому он и не задавал вопросов. Он явно не одобрял действий Ашри, но и не мешал.

В спальне Маан Ашри подошла к ажурному, выточенному из белого дерева столику. Прикоснувшись к полированной столешнице, уставленной коробочками с разными побрякушками, Ашри взглянула в зеркало. В отражении на неё смотрела неунывающая Уна. Беззвучно напевая, она заплетала косы. В её больших карих глазах, как всегда, горели тепло и забота. Элвинг застегнула перчатки: хватит с неё воспоминаний. Открыв ящички столика, Ашри нашла аптечку. Порывшись, она достала бинты и мазь. Дверца ящичка, хлопнув, отозвалась лёгким хрустальным перестуком. Ашри подняла взгляд. На зеркале блестела цепочка с круглым золотым медальоном. Потянувшись, Ашри осторожно сняла украшение. С одной стороны было потёртое изображение крылатой кошки, а с другой – надпись.

– «Гар ми уна ма солти ма ан». Что это значит? – Ашри показала медальон Клыкарю.

– Это на древнем языке бистов. «Храни мою душу и моё тепло». Обращение к шаати-кошке при защите младенца-сироты.

– Мы все приходили к ней со своими заботами и не спрашивали о её, – вздохнула Ашри, забирая медальон. – Она никогда не говорила о своём прошлом, не искала своих родителей. Этот приют и все, кто в нём жил, были её семьёй. Мамауна. А у мам не бывает матерей, только дети.

Элвинг замолчала. Клыкарь не решался прервать её мысли. Вот Ашри, поведя носом, направилась к шкафу и распахнула дверцы.

– А все мамы держат заначку подальше от детей, – порывшись, Ашри достала пузатую бутылку из зелёного стекла.

– В самый раз, – открыв и понюхав содержимое, подытожила девушка и, вернувшись, протянула бутылку Граву.

– Садись, – кивнула она на стул. – И не перечь.

Клыкарь молча уселся. Сделал несколько глотков, и, подумав немного, повторил, прежде чем вернуть.

Ашри начала осторожно разматывать тряпку на плече биста. Повязка насквозь пропиталась кровью и гноем, засохла, превратившись в струп.

– Не гарантирую, что больно не будет, – сказала Ашри и резко дёрнула, оторвав присохшую ткань.

Сладковатый запах ударил в нос. Ашри поморщилась. Сердцевина раны расползлась и ушла ещё глубже.

– Неужели всё так плохо? – попытался отшутиться Клыкарь, следя за выражением лица подруги в зеркале. – Может…

Не успел он договорить, как Ашри плеснула содержимое бутылки на рану, и бисту осталось лишь крепче сжать зубы и до хруста дерева вцепиться в край стула.

– Никаких гарантий, – повторила Ашри и, сделав глоток, передала бутылку бисту.

Он молчал, пока элвинг обрабатывала рану мазью и накладывала свежую повязку. Бутылка почти опустела.

– Жить будешь, – закончив, сказала Ашри и, встав за спиной друга, неожиданно обняла его, прижавшись своей щекой к его.

Элвинг встретилась взглядом с бистом, что сидел по ту сторону зеркала:

– Спасибо тебе, Гравмол.

Клыкарь лишь кивнул, глядя в глаза отражению Ашри, и положил свою руку поверх её. Может быть в том другом, зеркальном, мире, тот другой Грав не позволил маленькой ладошке выскользнуть из его руки. А после, повернувшись и глядя прямо в фиолетовые глаза с необычным зрачком-крестиком, сказал всё, что накопилось на душе за этот оборот Колеса.

Но в этом мире они смотрели лишь на отражение друг друга.

Выходя из комнаты вслед за Ашри, Клыкарь не оборачивался. Вдруг и правда, в том другом мире, тот другой Грав не спустил под хвост гвару свой шанс.

Они перенесли тело Маан в её спальню, пару минут молча постояли рядом, думая каждый о своём.

– У неё кто-то был, Клыкарь указал на перламутровое ожерелье. – Это лунник. Такой дарят в знак любви. Говорят, в нём живёт душа дарителя.

– Она никогда не рассказывала о личном, – задумалась Ашри. – Но в последнее время я постоянно видела это украшение на ней. Если твои легенды не врут, и там правда живёт частичка души её возлюбленного… Я рада, что он был с ней рядом.

– Пора, – Клыкарь бережно приобнял Ашри. – Надо идти

Элвинг кивнула, но, выходя, остановилась, и взглянула в пустое зеркало.

– Всё в порядке? – спросил Грав.

– Настолько, насколько возможно в сложившейся ситуации.

Уходя из последнего приюта Маан, они оставили дверь открытой.

Внизу, у самого выхода, Ашри остановилась, пропуская биста вперёд:

– Подожди меня снаружи.

Клыкарь молча вышел, в этот раз не предупреждая о страже, псах и законах.

Дождавшись, когда за Гравом закроется дверь, Ашри сняла перчатки и опустила руки, прикоснувшись к полу.

– Прощай, Уна. Да хранит пламя твою душу и твоё тепло.