Пепел и песок

А потом я увижу афишу около пивной «Клио»: «Царь и старец». Автор сценария – Пам Памов, например. Режиссер – «Самый Лучший».

Нога не заноет от боли? Люстра на голову не рухнет от тоски?

Я не смогу жить в Таганроге счастливым дураком. Мой карандаш будет кровоточить. Я все равно обречен писать, иначе сердце остановится. А Катуар? Что делать ей с хромым спутником? Видимо, печь ему блины. Пока тесто вздымается.

Где тут эластичный костюм супер-Марка? Стал заскорузлым от соли уже, не влезть обратно?

105

Песня допета.

ШШ протягивают Катуар крепкие руки и плавно, как в рапиде, снимают со стула. Она болтает в воздухе босыми ступнями, смеется.

– Спасибо, господа, это было лучшее выступление в моей жизни! А теперь мы поехали. Любимый, бери чемодан!

– Еще секунду, Катуар.

– Я отойду попи΄сать пока, хорошо?

– Конечно, только дверь лучше закрой за собой.

ШШ провожают Катуар мужественными аплодисментами. Я беру солонку, рассыпаю соль по столу. ШШ снова усаживаются передо мной, следят за шевелением неверных пальцев. Я пытаюсь составить из соли вензель Ende.

– Марк, у вас будут идеальные условия для работы. Можем поселить вас с подругой на вилле в вашей любимой Италии, загранпаспорт сделаем ей за три дня. Эти придурки от вас отстанут, перестанут слать свои смс.

– Какие придурки?

– Которые называют себя «Союзом Б». Вообще ребята слишком заигрались, вышли за рамки сценария, но это уже не ваша проблема.

– Кто они такие?

– Марк, намного интереснее говорить о творческих вопросах.

– Скажите, если я соглашусь, – я смогу поставить в титрах свое настоящее имя?

– Марк, вы скажете тоже! Кто пойдет на фильм по сценарию Александра Романова?

– Но там будет самый лучший режиссер. Этого недостаточно?

– А чем вам не нравится Марк Энде?

– Считайте, что он умер. Умер. Давайте вместе сочиним некролог.

– Надо жить, Марк! Надо жить. Чемодан помочь донести до номера?

106

Оборву.

Вспомню приятное, пока не качнулся мой колокол и не наступило забытье.

Ами вынимает из самого маленького ящика вселенского шкафа шкатулку черного лака.

– Ее мне подарил Сталин после нашей первой ночи. Вы скажете – очень скромный подарок! Но больше у него на Ближней даче не нашлось ничего подходящего случаю. Не трубку же мне дарить.

– Какой первой ночи?

– Как славно. Вы действительно не понимаете?

Я глажу рукой бахрому лиловой скатерти. Чувствую заскорузлые следы былых пиров. Ами ставит шкатулку на стол. Теперь я вижу на крышке перламутровый конус Московского университета. (В хорошем сценарии, Бенки, даже в мелочах, в интерьере и пуговицах не бывает случайности!)

– Это сделали китайские товарищи в честь 800-летия Москвы, – говорит Ами и гладит шкатулку, от чего на ладони остается пыльца. – Сам Университет тогда только заложили, но… Подождите, вы действительно не догадываетесь, о чем я?

– Наверно, догадываюсь.

– Что я слышу? Произнесите «догадываюсь» по-человечески, без этого вашего южнорусского «Г»! Чему я вас учу?

– Догадываюсь.

– Примерно так. Не то, чтобы уже звучит совсем по-московски, но где-то в области. Сегодня дам вам одну скороговорку на дом, чтобы в следующий раз звенела! Каганович в Гаграх гамак и кагор купил. Давайте выскажусь ясно: Сталин был моим любовником. Я была его последней женщиной, он был моим первым мужчиной. Об этом я должна успеть написать в своей книге. А теперь откроем шкатулку.

Из-под стопки писем Ами достает темный ключ, отупевший от долгого безделья.

– Вот он, мой дорогой! – Ами целует овальную головку ключа. – Я обещала вам сделать это весной. Слава богу, весна наступила, я пока жива и даже пью водку. Но пока трезвые – мы сделаем это. Принесите с кухни спички.