Читаем Пепел и песок полностью

Пепел и песок

– Так я тебе и сказал. Сам додумай. – Старик поднимается, кашляет. – Наступил новый век. Страна скоро рухнет на хер. А никто не должен этого заметить. Вот как надо писать!

123

Я вернулся. Бенки, Брунгильда, слышите меня? Вы здесь? Я вернулся. Лягарп остался там, в комнате отеля, на угасшей подушке, я не смог его спасти. Простите.

Я вернулся лишь потому, что мне надо сделать еще кое-что. Исполнить свою клятву под звездой. Я должен написать про Федора Кузьмича. Два ШШ с их смертоносным обаянием совсем не при чем, они растворились в морской соли. Я даже ни могу вспомнить, поставил ли я вензель Ende под договором. Был ли договор? 30 процентов аванса, 20, 10? Три, два, один, ноль. Ниже ноля.

Федор Кузьмич, старец сибирский, я поймаю тебя. Выходи, подлый трус.

Я беззвучно проникаю в ванну. Не включаю свет. Оборванная полоса желтого рулона почти касается пола, флаг поверженной армии. Я поворачиваю кран и с тахикардическим рвением умываю руки.

И сталкиваюсь взглядом с ними. Они застыли, молчат. Два крема, в баночке и тюбике, и зубная щетка цвета майской травы.

124

Десять лет назад. Кабинет Требьенова на «Мосфильме».

Требьенов развязывает тесемки папки цвета отставной шинели, выдерживает шутовскую паузу и откидывает картонную крышку:

– Смотрите, что я нашел у нее!

– У кого?

– У Ами.

– Где нашел?

– В запретной комнате.

– Ты туда влез?

– Я же секретарь. Но все это неважно. Смотрите!

Пальцами энтомолога он тянет под настольную лампу фотографию с двумя улыбающимися призраками.

– Узнаете? – Глядит на меня сквозь торжественные очки.

Всматриваюсь в коричневые лица девушек. Они стоят с очаровательной помпезностью около подъезда. Держат диафрагму. Видимо, осень начала 50-х. Одна высокая, в костюме (длинная юбка, пиджак) из проверенной временем ткани, которую можно пощупать даже сейчас, пощекотать исторический нерв. Другая – в смутном полосатом платье и белом платке на плечах. Эту счастливую девушку я узнаю. Ами. Молодая Ами. Она много показывала мне своих фотографий. Хотя именно эту я никогда не видел.

Легкая перебивка. Ами и тугой фотоальбом на ее бархатном столе. Каждая фотография распята по четырем углам в полукруглых прорезях. Ами стучит пальцем по своему бывшему лицу:

– Или эту лучше мне на памятник? Кстати, такую я и подарила Сталину. Она ему очень понравилась. Может, она и сейчас лежит в его тумбочке на Ближней даче.

Я не выдерживаю сталинской репрессии:

– Ами, а что же он сказал вам, когда вы спросили его про акцент?

– Я – спросила? Его?

– Почему он не избавится от грузинского акцента.

– Ах, вы про это! Он ответил очень интересно. Очень. Про это я обязательно напишу в своей книге.

– Что? Скажите, пожалуйста!

– Он ответил… – Ами ласкает брошь, рубиновую «А». – Он ответил: «Нэ хочу».

Но теперь, то есть не теперь, а тогда, за слоями сепии, эта брошь не на Ами, она на другой, таинственной гордячке, что рядом на фотографии.

– Узнаете? – Требьенов улыбается.

– Да. Ами.

– Нет, рядом с ней.

– Какая-то девушка.

– Не какая-то. Это ваша бабушка.

– Что за ерунда?

– Слушайте, у меня взгляд режиссера. Я не могу ошибиться. Вы куда?

125

– Ами!

Она в коридоре, под люстрой угасает все та же брошь. Ами улыбается, но так, как я не видел еще никогда – одним углом рта, словно тщится радоваться, но получается лишь неудачный эскиз.

– Вы очень взволнованы, юноша. Снимите курточку. Сильвер мне сказал – вы будете писать для него сценарий.

– Я ему еще ничего не обещал.

– Но он уверен.

– Ами, какой там сценарий? Куда мне до вас?

– Да, юноша. Я заметила, что Требьенов пролез в запретную комнату и кое-что спиздил. И ждала вас и ваших вопросов. Но теперь уже это нестрашно. Да, юноша, я врала, вдохновенно и много врала. Не было никакого Сталина, Эренбурга, Любки Орловой, не была я актрисой, а была я… – Ами хихикает. – Интересно закончится книга моих мемуаров. Требьенов, наверное, расстроится. Давайте выпьем?

– Нет, я не хочу. То есть очень хочу, но у меня последнее бабушкино письмо. Я его еще не вскрывал, но думаю, вам тоже будет интересно.

– А при чем тут ваша бабушка?

– Тогда я прочитаю.

– Как славно. Давайте. Хотя нет, подождите. Знаете, что… Сначала вызовите мне «скорую».