Пепел и песок

– Я не в обиде. Молчал так молчал. Но сейчас я приехал не зря. – Он встряхивает ложкой, и алые брызги кропят надгробье моего покоя. – Я добился цели великой. И поэтому здесь. Ты слышишь меня?

– Я слышу. Но, может быть, позже?

– Позже? Нельзя! То, что я сделал, поможет тебе навсегда. И твой мозг отдохнет.

– Карамзин, у меня нет мозга уже несколько дней. Море вымыло.

– Тем лучше! Итак, великий мой сценарист, я сделал программу. Я работал три года и четырнадцать дней.

– Потом, Карамзин! Потом!

– Нет, только сейчас. Отныне программа моя сама сочиняет сюжеты. – Карамзин трясет большой ложкой. – Я готов тебе ее подарить.

– Зачем?

– Не продать – подарить! Она называется «Люгнер», что по-немецки – «лжец, выдумщик». Ты лишь вводишь параметры – имя героя, возраст, страну и примерную цель. Дальше действует «Люгнер».

– А если нет цели?

– Предусмотрел. Мой умный «Люгнер» готов дать варианты. Ты выбираешь. Дальше – как в саду расходящихся тропок. Читал Борхеса?

– Не помню.

– Ты уходишь все глубже, но можешь вернуться, если вдруг сюжет надоел.

Беззвучный колокол качнулся. В моем праздном черепе в полном мраке вспыхивает протуберанец. Губы Карамзина гниют, от них отваливаются ветхие чешуйки и осыпаются в борщ. Нет пощады. Прощай, Карамзин! Теперь я один, между колоколом и наковальней. Когда он ударит, я не выдержу. Колокол, бей. Я готов.

129

Почему вода? Или водка? Кто здесь? Я не звал собутыльников.

– Все, не волнуйтесь, он со мной! – Карамзин улыбается, в его потертых руках граненый стакан.

Официант салфеткой нежно вытирает мои мокрые щеки.

– Вы простите, вам стало нехорошо, и ваш друг решил вас водой облить.

– Да, решил! – Карамзин смеется. – Хотя лучше б засыпать песком. Это наше старинное средство. Таганрогский рецепт.

Официант сминает утомленные салфетки и печально уходит.

– Так вот, бычок, я продолжу, – Карамзин двумя пальцами добывает из вселенной борща маленькую планету – круглый черный перец – и кладет себе в рот. – Если ты мой подарок возьмешь…

– Уймись, Карамзин. Я уехал. За борщ заплачу.

– Так нельзя уходить. Я создал твой мир. Ты не можешь предать.

– Все, прощай. Я всех похоронил.

Я встаю, опираясь на липкую древесину. Почему он действительно не сдох? Или почему я не ударился головой сильнее под небом Таганрога? Тогда бы не было ничего: ни зеленой зубной щетки, ни безглазой Хташи, ни брошки Ами, ни бороды Федора Кузьмича, ничего. Счастье – это когда себя убивают.

Карамзин смеется, как в школьном дворе, над тазом, измученным пеплом:

– Но запомни – создал я и нечто иное. Если ты против рая, могу ад предложить. Есть у меня и другая программа. Я назвал ее «Энде». Конец. Она разрушает. Если «Энде» проникнет в компьютер – то смерть.

– Отстань, Карамзин. Конец истории.

130

– Начало мне нравится, – говорит Йорген, поднимая темные очки над бровями и рассматривая меня. – Киллер и влюбленная в него дурочка. Нормально, ну?

Мы сидим с ним в том же прибрежном кафе, где за день до этого мою каннскую гордость навсегда изувечила Ярославна. Йорген прибыл сюда на яхте друга с запасом русского кислорода для долгих, задумчивых погружений. Я встретил его случайно. После никчемного сценария о Бенкендорфе Йорген ко мне потерял интерес, мало ли в его Бразилии Марков? И не сосчитать!

– И что там дальше с ними? – Йорген опускает очки на пухлый нос.

– Я могу прямо сегодня написать вам заявку.

– Давай на «ты», ну? Заявку сделай на страничку, не больше. Люди не любят много читать. Изложи внятно цели, мотивы. Прежде всего – цели. Что хочет киллер, что хочет девушка. Предложу МРТВ, Вазген там как раз собирается сериальное производство запускать на полную мощность. Если заинтересуются – напишешь синопсис.

– А что это?

131

Случайным носовым платком я стираю пыль с мертвого ноутбука. Со скрежетом открываю крышку и вожу рукой над его поверхностью в надежде найти кнопку, которая гальванизирует покойника. Где она? Кажется, эта. Нет, это просто буква «А». Вот эта кнопка? Да, покойник моргнул, зашипел.

По монитору скользит издевательский титр: Марк, он же Саша, он же беглый таганрожец надеется написать о Федоре Кузьмиче.

С чего начнется сценарий о старце? С въезда Александра в Таганрог? Бодро, но без предыстории. Почему Таганрог, а не Ялта, не Канны? Или раньше, когда стоял на молебне в слезах, перед тем как покинуть Петербург? Томительно, скучно. Или с наводнения предыдущей осенью, которое так напугало императора, показалось его мнительному величеству пророчеством грядущей бури? Эффектно, но где Нева – и где Таганрог? Хронометраж не больше двух с половиной часов. Ради двухминутной сцены вряд ли стоит стараться.

А если с ареста бродяги Федора Кузьмича, высокого голубоглазого старика? Кто такой, почему без документов? А потом уже возвращаемся в 1825 год, к свечам, которые внезапно потухли в кабинете Александра, и камердинер Егорыч сказал, что это к покойнику. Царь вздрогнул. Нет, вяло.