Он тут же парировал. Он был сильным воином, даже после стольких лет. Несмотря на свой возраст, он встретил меня удар за ударом, шаг за шагом. Даже моя магия, казалось, не могла остановить его, хотя, подстегиваемая ненавистью, она лилась из каждого взмаха моего клинка, подчеркивая каждое столкновение.
Я был ранен. Я устал. Моему телу было все равно.
Сквозь красный цвет моей ярости и черный цвет моего Астериса лицо Саймона так удивительно напоминало лицо его двоюродного брата. Это был мой бывший господин, который усмехался в секунды между ударами и блоками, дразнил меня, побуждая к действию.
Сколько раз тогда я представлял себе, каково это — убить Некулая?
Бесчисленное количество. Семьдесят лет. Двадцать пять тысяч дней, чтобы лежать в постели, закрыв глаза, и думать о том, как бы он звучал, когда кровь наполняет его легкие, думать о том, как бы выглядело сдирание с него кожи дюйм за дюймом, думать о том, не описается ли он в свои последние минуты.
Я столько раз думал об этом.
В конце концов, не я получил это удовлетворение. Оно досталось другому жестокому королю. Я говорил себе, что меня это устраивает. Пусть они рвут друг друга на части.
Я обманывал себя.
Я хотел быть тем, кто это сделает.
И теперь это казалось почти так же хорошо.
Когда я в первый раз ударил по его телу, пустив по его руке красно-черную кровь, я, черт возьми, рассмеялся — громко и безумно.
Эта капля крови что-то пробудила во мне. Мой следующий удар был сильнее, быстрее, лезвие искало его плоть, как голодное животное. Когда он успел нанести ответный удар, я его почти не почувствовал, использовав силу его удара против него самого.
Я был настолько поглощен своим безумием, что слишком долго не замечал, что именно меня в нем не устраивает. Я заметил, что Саймон ничуть не обеспокоился, хотя я его ранил. Даже когда я ударил его еще раз, и он отшатнулся назад.
Я прижал его к стене, с моего меча стекала ночь, в ноздрях стоял густой запах его крови.
Вот и все.
Я хотел смотреть в его глаза, когда он умрет. Хотел получить это удовлетворение.
Я хотел увидеть страх на его лице, когда он поймет, что раб, над которым он издевался двести лет назад, будет тем, кто убьет его.
Но когда я встретился с глазами Саймона, я не увидел страха. Я вообще мало что увидел. Они были пустыми, налитыми кровью, остекленевшими, как будто он смотрел не на меня, а
Противный гул зазвучал в воздухе, взывая к моей магии, проникая глубоко в вены.
Я колебался. И наконец услышал голос в голове — тот, что твердил: «
Мой взгляд на мгновение метнулся вверх, уловив движение в стеклянном окне над мускулистым бронированным плечом Саймона.
Септимус стоял посреди пустого бального зала, наслаждаясь видом через окна от пола до потолка, совершенно спокойный. Он улыбался мне, между зубами у него поднимался ленивый шлейф дыма от сигариллы.
Саймон не двигался, хотя я держал его на прицеле. Пульсация в воздухе становилась все сильнее, все громче. Неестественная рябь, взывающая к моей магии, казалось, стягивалась, словно легкие раздувались на вдохе, притягивая меня ближе.
На самом деле я впервые с тех пор, как увидел Саймона, вгляделся в его внешность, и у меня что-то прояснилось в голове.
На нем были старые, классические ришанские боевые кожаные одежды. Тонкая выделка. Но, как ни странно, верхняя пуговица была расстегнута до груди, обнажая длинный треугольник кожи.
Кожу, испещренную черными пульсирующими венами.
И все эти вены вели к куску серебра и слоновой кости, вмурованному прямо в плоть его груди.
Это было так гротескно, так пугающе
А потом я узнал его:
Серебро было кулоном Винсента, разбитым, расплавленным и искаженным, измазанным кровью Саймона.
А слоновая кость была…
Зубы.
Зубы, приваренные к металлу.
В голове пронеслось воспоминание о словах Септимуса:
—
—
И в момент внезапной ясности я понял:
Они создали гребаное чудовище.
Эта мысль промелькнула в моей голове лишь на мгновение, когда лицо Саймона, наконец, расплылось в леденящей кровь улыбке, и он выпустил всплеск магии, перевернувший весь этот проклятый Богиней мир.
Глава
59
Я бежала.
Бежала по этим туннелям, я обогнала Джесмин, хотя я даже не знала точно, куда я иду — знала только то, что я поднималась и двигалась к выходу, так быстро, как только могла, черт возьми.