Пепел и проклятый звездой король (ЛП)

Орайя и я лежали вместе долгое время, глаза закрыты, но ни один из нас не спал. Мне было интересно, знала ли она, что я всегда знал, когда она не спала. Я знал, когда она была в комнате рядом со мной, и, конечно, я знал это сейчас, с ее обнаженным телом у меня на руках и моими объятиями вокруг нее, чувствуя ритм ее дыхания у своей груди.

Может быть, кто-то посчитал бы расточительством просто лежать вот так, в часы, предшествующие нашей возможной смерти. Черт, в прошлый раз, когда я столкнулся со смертью вместе с Орайей, я хотел провести каждый бессонный миг этого дня внутри нее, прокладывая путь через список удовольствий.

Но это… это было другое.

Мне не нужно было больше плотских стонов. Я хотел всего остального. Как она дышит. Как она пахнет. Точное расположение ее темных ресниц на щеках.

Почувствовать каково это — просто быть рядом с ней.

Может быть, именно поэтому, несмотря на все, что нам предстояло пережить с наступлением ночи, я был рад, что так и не заснул, даже когда Орайя наконец-то погрузилась в легкий, прерывистый сон.

Вместо этого я наблюдал за ней.

Перед окончанием Кеджари, двести лет назад, я лежал рядом с Нессанин в бессонный день, не похожий на этот. Это было за несколько часов до того, как Винсент выиграл последнее испытание, убил Некулая и окунул мою жизнь и Дом Ночи в хаос. За несколько часов до того, как я умолял Нессанин сбежать со мной, а она отказалась.

В тот день я смотрел, как она спит, и был так уверен, что люблю ее. То, что я любил ее, было, в сущности, единственным, в чем я был уверен.

Мне отчаянно хотелось иметь что-то, что можно было бы любить. О ком-то заботиться, когда на себя мне было наплевать.

Но так мало это имело отношения к ней. Любить Нессанин никогда не было страшно. Это был механизм выживания.

Любить Орайю было страшно.

Это требовало от меня видеть то, что я не хотел видеть. Столкнуться лицом к лицу с тем, с чем я не хотел сталкиваться. Позволить другой душе видеть те части себя, которые я даже не хотел признавать.

Теперь я чувствовал себя таким глупцом, что никогда раньше не думал об этом таким образом, с этим словом, пока не наступил этот момент.

Конечно, это была любовь.

Что это еще может быть, если кто-то видит в тебе столько всего? Видит столько красоты в тех частях человека, которые он ненавидит в себе?

Я почти жалел, что у меня не было этого осознания, потому что оно делало то, что маячило впереди, гораздо более разрушительным. Легче, когда нечего терять.

Я втянул всех нас в эту бездну. Если мне придется умереть, чтобы положить этому конец, пусть так и будет. Но Орайя, умирающая из-за моих ошибок…

Это была бы трагедия. Мир никогда бы не оправился.

Я знал, что в этот момент никогда не смог бы оправиться.

Но сейчас она была в безопасности. К лучшему или к худшему, у нас было несколько драгоценных часов, пока все не изменится. Я бы не стал тратить ни один из них на сон.

Я считал веснушки на ее щеках, запоминал ритм ее дыхания, следил за трепетом ее ресниц.

А когда солнце село, Орайя зашевелилась, моргнула на меня своими, словно луна, глазами и спросила:

— Хорошо спалось?

Я просто поцеловал ее в лоб и сказал:

— Прекрасно.

И у меня не было ни малейшего сожаления.

Глава

65

Орайя

Люди редко говорят о том, как дни, которые вписываются в историю, дни, меняющие ход целых цивилизаций, начинаются с таких обыденных моментов. Райн и я встали и надели наши кожаные доспехи, как будто это была любая другая ночь. Мы с трудом проглотили несколько кусочков еды, хотя у меня в животе было так нервнозно, что мне едва удавалось ее удержать. Мы быстро проверили наши оружия. Разобрали нашу палатку.

Все это была заученная, ничем не примечательная рутина. Мы не теряли времени даром. Небо еще окрашивалось в сиреневый цвет остатками заката. К тому времени, когда оно станет розовым от рассвета, все будет по-другому.

Мы с Райном не разговаривали. После вчерашнего мне нечего было сказать, или, по крайней мере, я говорила себе, что не хочу, хотя на самом деле я просто не знала, как это сделать.

Карта на моей руке стала побольше, масштаб менялся, а детали увеличивались по мере приближения к цели. До звезды оставалось совсем немного, теперь она находилась в центре тыльной стороны моей ладони, в центре маленьких иллюстраций скал и гор, которые менялись в зависимости от угла наклона моей руки.

Мы оставили палатку. Что бы ни случилось, к рассвету она нам уже не понадобится.

Мы поднялись в небо, остатки земли исчезали под нами. Ночь была в основном ясной, небо перед нами сияло бархатной темнотой и серебристыми звездами, на западе сгущались тучи, заслоняя далекий Сивринаж.

Мы летели несколько часов, пустыни под нами постепенно превращались в скалистые предгорья. Далекий силуэт Сивринажа становился все ближе, но все еще оставался лишь мазками света сквозь скопления облаков. Мне было неприятно, что эти облака так сильно закрывают нам видимость.

— Смотри, — пробормотал Райн, проносясь рядом со мной, когда мы приблизились к цели. Он указал на север, где некоторые облака начали расходиться.