Внезапно он посмотрел на меня с надеждой, вспыхнувшей в серых детских глазах. Мне стало жаль его. Все это лишь пепел и пыль… Ничего больше. Он усердно кивал, но его руки по-прежнему возились с веревкой, пытаясь завязать неумелый узел у основания контрфорса.
– Не могу… Не могу перестать. – Он поднял веревку посередине и завязал кривую петлю, через которую протащил нижнюю часть веревки. – Не могу перестать… За мной идут…
Внизу кто-то стоял, такой черный и неподвижный, что я не сразу его заметил. Он стоял посреди двора, где до этого точно ничего не было. Еще один монах, но большой и сотканный из тьмы. Собственно, он выглядел как сама ряса – темнее ночи; не двигался с места, спрятав руки в свободных рукавах, примерно как изображающие монахов мимы, которые торчат на рынках, спрятавшись под рясой и не шевелясь, пока не бросишь монету в жестянку. Он поднял голову и смотрел на нас пустым отверстием капюшона, заполненным черным небытием.
А потом молниеносно сорвался с места, будто подхваченный ветром клочок сажи. Мгновенная, размазанная черная вспышка – и он скрылся в дверях монастыря. Как паук или крыса. В один миг.
Двор опустел.
Плохо.
– За мной идут… – простонал Альберт и начал возиться с веревкой, пытаясь расширить петлю.
Послышался тихий звук, походивший на треск хвоста гремучей змеи, отдаленный неразборчивый шепот и шелест сухих листьев одновременно. А потом большая, сидевшая на углу горгулья вдруг повернулась, показав похожую на пожелтевший птичий череп морду. Ее гибкое тело начало распрямляться, словно трепещущий черный тюль или кусок сажи. Она слегка напоминала огромного человекоподобного грифа, прячущегося под темной рясой, и немного – врача времен Черной Смерти.
Скекс.
Я называл их скексами в честь персонажей мультфильма, напугавших меня в детстве.
Если здесь что-то и было сильнее всего похоже на демонов, то именно они. Их привлекает внезапная, неожиданная смерть в нашем мире. Возможно, они – кто-то вроде падальщиков.
На лестнице раздались тяжелые размеренные шаги. Пока далеко внизу. Я слышал, как скрипят старые потертые ступени.
Откинув полу плаща, я достал из кобуры обрез. На одних здешних существ он действует, на других – слабо, а на некоторых – вообще никак. В конце концов, это лишь эманация моей психики.
Выстрел напомнил внезапный гром, осветив лиловой вспышкой шипастые псевдоготические орнаменты и мокрую от мороси черепицу.
Скекс издал раздирающий нервы вопль, походивший на пущенный наоборот визг свиньи. Выстрел высосал часть окутывавшей его черноты и втянул в глубь ствола. По крайней мере, так это выглядело. Скекс свернулся в черное торнадо и исчез с крыши. Схватившись за контрфорс, я перегнулся через край. Было видно, как он ползет по стене головой вниз, будто огромный мотылек.
Я прицелился, но он слился с темным пятном и исчез.
По крайней мере, он слегка ослабел.
Шаги на лестнице звучали все отчетливее, я слышал, как начали вибрировать колокола, будто через них шел электрический ток.
Что бы ни лезло сюда, наверх, оно казалось достаточно могучим. В безумное небо над городом взмыли тысячи ворон, раздирая уши хоровым карканьем. Из маленьких окошек в стене колокольни, хлопая крыльями, вылетали целые тучи летучих мышей.
Что бы это ни было, я знал, что с ним нам не справиться. Я это чувствовал. И знал, что спуститься по этой лестнице мы не сумеем.
Мой монах поднялся на дрожащие ноги и маленькими шажками пытался подойти к краю, с обмотанной вокруг шеи веревкой.
– Они уже идут… – прохрипел он, а потом широко развел руки и рухнул лицом вниз прямо в смолистое небытие.
Он не успел. Резко выбросив руку, я схватил в горсть грубую ткань капюшона и удержал его.
Монах судорожно дышал, вытаращив глаза, и не понимал, что происходит. Неважно, сколько раз ты рухнешь лицом вниз прямо во тьму с затянутой на шее толстой петлей, которая сломает тебе шею и сокрушит трахею, – каждый раз это выглядит ужасающе.
И оно никогда ничего не решит, не позволит ни от чего сбежать.
Продолжая крепко держать монаха, я снял веревку с его шеи, привлек к себе и обвязал в поясе, но концом, а не серединой, на которой он завязал неумелую петлю. Затем, ударив под колени, я усадил его на черепицу, пытаясь вспомнить кошмарную картину, которую видел утром. Как высоко он висел? Сколько свободной веревки осталось у него под ногами? Это была веревка от одного из колоколов, но более тонкая, чем остальные – может, толщиной с мой большой палец.
– Он идет сюда… – пробормотал монах.
Кто-то действительно шел: я отчетливо это слышал и чувствовал. У меня начали дрожать колени. Ступени скрипели одна за другой, каждую секунду было слышно, как о них ударяется тяжелая, будто вытесанная из камня, подошва.
– Так веревку не вяжут, – объяснил я.
Распустив неумелый узел вокруг опоры, я завязал двойной швартовый, а потом как следует дернул. Узел держался.
Завязав под мышками Альберта спасательный узел, я уперся ногами в каменные краббы вдоль контрфорса, венчавшие его, словно гребень динозавра, а затем столкнул его в пропасть.