Пепел и пыль

– Вернуться не получится. Так тут заведено. Билет в один конец. Дурики иногда пытаются. У них есть такие места… Там барьер тоньше, и нужно быть чокнутым. Всерьез чокнутым. Только это ничего не дает. Может, удастся пошевелить занавеску, задуть свечку или показать тень на стене. Не более. А ты наверняка хотел бы вернуться и принять душ, да?

Когда я выходил в бледные вечные предрассветные сумерки, он остановил меня и спросил, как меня звать. Я замер, ощутив неясное подозрение. Обычно в таких случаях я говорил «Харон», но не сейчас. Это след.

– Как хочешь, – ответил я. – Все равно, лишь бы не Леон. Впрочем, называй меня Иаков.

Почему? Это единственный библейский персонаж, которому пришлось решать проблему со сверхъестественным, как и мне. Кулаками и пинками. Более того, Иаков победил, отделавшись ушибом ноги, то есть куда лучше, чем большинство ученых мудрецов.

Хорошее предзнаменование.

Глава 8

Когда я искал гостиницу, зазвонил телефон – старый, покрытый лаком телефон-автомат в стоявшей на рыночной площади деревянной будке, покрытой облезшей коричневой краской. На том свете при моем появлении гасли фонари, здесь звонили телефоны. Не знаю, с чего мне пришло в голову ответить.

Я снял трубку, но промолчал. Слышался треск и шум, будто звонила жарившаяся в масле картошка.

– Притча о Матеусе, кретин, – прозвучало сквозь шум и треск. – Ты сам меня ею угостил. Почему ты сошел с поезда?

У меня перехватило дыхание. Я почувствовал, как мои коленки подгибаются будто расплавленный воск. Сдавило горло.

– Михал?!

– У меня нет времени. Уже слишком поздно. Сейчас связь прервется. Помни: рассчитывай только на себя. Делай то, что умеешь. Что бы ты ни увидел, поступай по-своему. А если до чего-то докопаешься – копай глубже.

Короткие гудки.

Я еще какое-то время кричал, как обычно делают при обрыве связи: «Михал? Михал? Алло!» Бесполезно. Вопли в пустоту. С некоторыми сторонами реальности не поспоришь. Например, с прерванной связью.

Я машинально повесил трубку.

А потом какое-то время сидел на площади, на краю высохшего колодца. Михал? Так же, как до этого Патриция? Отношения с телефонами у меня не складывались, и не особо хотелось верить в то, что они сообщали.

Встав, я потащился в гостиницу. Она действительно располагалась за ратушей, в узком каменном здании, втиснувшемся между двумя другими. Я увидел аляповатую старомодную неоновую вывеску из выгнутых трубок, приделанных к жестяным буквам.

«Отель „Ящерка“».

Ладно.

Прежде чем войти, я набрал прошлогодних сухих листьев и сложил их в пачку, после чего сунул в карман.

Меня снова начала бить дрожь, я зашелся жутким свистящим кашлем. Казалось, будто я разваливаюсь на части.

Маленькая стойка портье втиснулась между деревянной лестницей и застекленной дверью – собственно, небольшой прилавок с рядами ключей на стене, висевших на крючках в деревянных ячейках. У самого входа стояли столик и кожаное кресло. Портье был лысый и старый, в полосатом больничном халате. Когда пóлы откидывались, виднелись вплетенные в туманное скелетоподобное тело старомодные медицинские устройства, составлявшие его организм.

Он выглядел как робот, сооруженный в больнице из того, что попалось под руку. Под отвисшим, будто у стервятника, подбородком блестел металл какого-то протеза; по уходящим вглубь головы прозрачным трубкам текли какие-то жидкости, красная и зеленая. В грудной клетке сжимался и раздувался гофрированный мех из черной резины.

Я смотрел, как он вписывает придуманное мною на ходу имя и фамилию в разложенную на стойке книгу, скрипя по бумаге тонким стальным пером. Он закашлялся, искусственное легкое на мгновение замерло и тут же снова заработало как аккордеон.

– Надолго? – Его голос будто исходил из динамика аппарата для трахеотомии. Он снова закашлялся, достал из ящика за стойкой бутылочку из темного стекла и что-то принял.

– Пока до завтра. Я проездом, – объяснил я. Мне пришлось схватиться за стойку – казалось, на то, чтобы поставить подпись в книге, мне не хватит сил и придется делать это двумя руками. – Деловая поездка.

– В нашем городе редко кто-то останавливается, – подозрительно заявил он.

– Бывает. Но город красивый, так что не жалею, – вежливо ответил я. Мой собственный голос слышался будто из бочки. – Сколько с меня?

– Пятьдесят за ночь.

Достав из кармана пачку сухих дубовых листьев, собранных на улице, я разложил их, пересчитал один за другим и в конце концов вытащил два, ничем не отличавшихся от других. Полный цирк. Я не верил, что из этого что-то получится. Глупый идиотский блеф, который мог лишь отправить меня обратно на улицу.

И в самом деле.

Он посмотрел на листья, потом на меня. Так, как смотрят на сумасшедшего.

– Да вы что?

Я пожал плечами. Что я мог сказать? Если меня вышвырнут на улицу – просто лягу. Конец. Что-то нехорошее творилось либо где-то там с моим телом, либо с душой. Либо и с тем и с другим.

– Это слишком много.

Забрав лист сверху, он открыл какие-то ящики, после чего положил передо мной истлевший обрывок газеты, билет спортлото и несколько бутылочных крышек. Если уж дурдом, то дурдом.