Пепел и снег

...Греховно-сладкими были её уста, вкусившие запретного. Нагота Евы, как раскрытая великая тайна, ошеломляла, восторгала и сводила с ума, душу переполняла томлением. Тело её, — совершенное, вожделенное и доступное, как плод, который они только что поделили, — занимало сейчас весь мир, а может, наоборот, весь мир уместился, сосредоточился в нём, в бездонном чреве, чтобы очиститься там, в любви, и вновь родиться. В соединении своём, в согласии, в истоме и ласке они стали мудры, как боги, знающие добро и зло. Они поняли: всё, что с любовью, — добро и свет; всё, что без любви, — зло и тьма... Прекрасное тело Евы было горячо, оно полыхало, будто уголья в кострище, — то медные отблески пожарищ блуждали по нему. Тело Евы уже обжигало, оно само стало пожаром. И Александр Модестович, подобно мотыльку в пламени свечи, сгорал в нём, но был счастлив во власти огня, им же разожжённого. Любовь Евы, первая и вечная, рождающаяся в каждой женщине и более не умирающая, подхватив его, крохотного мотылька, поднимала высоко, под сень райского дерева, чарующего глаз, дающего знание, и наделяла его крыльями новыми, ещё более лёгкими, красивыми и сильными, дарила его прозрениями, откровениями, без коих он плутал по жизни (даже постигнув премудрость самых старых книг), как по сумрачной пустыне, полной опасностей, полной скорпионов и гадов, да он как будто и не жил прежде, а прозябал — недослышал, недовидел, недочувствовал, недопонимал, — она дарила его могуществом и уверенностью, провидением и умиротворением, дарила его путеводной звездой.

Придя в себя после всех любовных потрясений (иное слово трудно подобрать, говоря о высшем накале любовной страсти в двух искренних, непорочных сердцах, способных этими искренностью и непорочностью возвеличить и грубую плотскую любовь, облагородить и поднять её, презренную Богом, к обиталищу Божьему же, и самый стон как бы обратить в молитву, а жизни свои с готовностью предать в жертву; способных боль и наслаждение совместить в единое, как едины два тела, созданные одно из другого любовью Господней, разделённые, но вновь соединённые любовью человеческой), утомлённые, познавшие друг друга, Александр Модестович и Ольга провели в объятиях ещё немало приятных минут, пересказывая между амурными утехами каждый свою историю.