Пепел и снег

С того счастливого момента, когда случай даровал Александру Модестовичу возможность увидеть больше других, а именно — увидеть, как прекрасна юная Ольга, — от розовой пяточки, ступающей на песок, до нежного завитка волос, забранных на затылке в узел, — увидеть, сколь совершенно её сложение (а в сложении он понимал толк, ибо учился медицине не только по описаниям и восковым куклам; иной раз доводилось ему наблюдать и очень привлекательную натуру), и угадать, сколь готова она возгореться пламенем любви, — с того самого момента, когда случай дал ему возможность понять, сколь могучи пробуждающиеся в чреслах её детородные силы, уже свершившие величайшее таинство возведшие земную женщину на ступень божества (а он не сомневался, что ему явилось божество), — и взволноваться этим, он уже был совершенно убеждён, что место его подле этого божества, что вовсе не случай свёл их, а сама судьба — судьба отогнала его сон, судьба привела его к кусту крушины и дала мужества не сойти с ума при виде открывшегося ему чуда. Ему и никому другому!.. Александр Модестович уверовал, что судьба и далее будет покровительствовать ему, ибо, считал, нет смысла разводить огонь только для того, чтобы тут же залить его водой. С того утра Александр Модестович время от времени ощущал в себе некий душевный трепет — состояние, незнакомое ему прежде, состояние, близкое к встревоженности, но приятное и как будто давно ожидаемое — смутно, неосознанно, — состояние, для которого необходимо созреть и не испытав которого в свой час человек, кажется, не сумеет уже найти в жизни удовлетворённости, в какое бы любимое дело он ни погружался с головой... А может, то сердце замирало при воспоминании об Ольге или в смятении чувств перебивалось дыхание.

Через день после описанного посещения корчмы приезжали в имение крестьяне из деревни Слобода и просили у Александра Модестовича помощи: говорили, что на днях проходил по деревне цыган-коробейник и похвалил за что-то одного мальчонку, потрепал его по волосам, оттого случился у мальчонки на голове нарыв, а от нарыва он теперь помирает — горит огнём, стонет, никого из своих не признает, да и как признать, если глаза затекли, веки не расплющить. Того цыгана с дурным глазом разыскали мужики и совали ему кукиш под нос, как советовал знахарь, — не помогло; тогда спрыскивали мальца с уголька — тоже не помогло; как быть дальше — не знали. Александр Модестович, душа-барин, велел Черевичнику скоро готовить коляску; сам сунул в карман бистурей и прихватил свой соломенный саквояж. Мужиков прогнал с глаз, мешали — лезли целовать руки... Едва выехали, Александр Модестович поймал себя на приятной мысли — ехать-то им мимо корчмы. И вслед за этой мыслью опять явился сладкий душевный трепет. Александр Модестович решил, что на обратном пути непременно отобедает в корчме, — он надеялся быстро управиться с делом.

Мальчик тот действительно был плох. Разыскал его Александр Модестович в грязной тёмной хате лежащим на овчинах, в которых тараканы, кажется, чувствовали себя более хозяевами, чем люди на печи. Нарыв, возникший в области темени, дал затеки дюймов на пять вокруг себя, от чего кожа поднялась над черепом, в особенности на затылке и на висках, голова увеличилась чуть ли не вдвое и стала мягкой, подобно пузырю, наполненному водой. Ребёнок жаловался на боль, лихорадил и от озноба стучал зубами. Вокруг него сидели какие-то бабы, старухи и причитали.

Осмотрев ребёнка, Александр Модестович сказал, что сглаз тут ни при чём и что напрасно обижали цыгана, а всё дело в простуде. Потом велел принести таз и, склонив над ним голову мальчика, быстро сделал над затёками полтора — два десятка насечек; через эти насечки в таз излилось немало дурно пахнущей жидкости вместе с кровью. И ребёнок почувствовал облегчение, и женщины затихли. Промыв рамки ромашкой и дубовой корой, Александр Модестович велел крестьянам варить чеснок, толочь его в кашицу и той кашицей мазать болящему голову три дня. Уезжая, обещал через некоторое время наведаться.

В этот день Александр Модестович был более удачлив. Войдя в корчму, он как раз застал там одну только Ольгу. Однако дело, коим она была занята, оказалось для него столь неожиданно прозаическим и столь его удивило, что он запнулся у двери, молчал и ни сразу нашёлся, как повести себя дальше.