Пепел и снег

Во французском госпитале действительно было чему поучиться. Главным образом, конечно, — разумному его устройству и чрезвычайной слаженности в работе хирургов. Порядок, раз и навсегда заведённый Ларреем[35], неукоснительно соблюдался. В госпиталь раненые поступали из амбюлансов[36], где им уже была оказана первая помощь: раны по возможности очищены и перевязаны, кровоточащие сосуды пережаты жгутами. В ведении госпитальных хирургов были вмешательства посложнее: поздние ампутации, извлечения в трудных случаях пуль, «сошвения» ран, а также последующие перевязки и так далее. Использовались довольно своеобразные способы ампутации, придуманные тем же Ларреем; чаще, чем в отечественной, российской, медицине, применялись всякого рода пункции. Во всём остальном, как и в школе господина Нишковского, хирург полагался на знание классических вариантов операций, на свои мастерство и сообразительность. Однако не будем здесь пускаться в тонкости, более приличествующие учёному руководству для хирургов, нежели цветущей метафорами ниве беллетристики, ибо даже самый великодушный читатель, утомившись, не простит автору подобной мешанины.

Наши герои, не имевшие достаточной хирургической практики, использовались, как говорится, на подхвате. Но очень скоро они столь преуспели, что получили относительную самостоятельность. Оперировали то Либих, то Александр Модестович; у Черевичника действительно были сильные руки, и он оказался незаменимым помощником, когда требовалось остановить кровотечение или же в продолжение часа-двух удерживать на операционном столе страдающего от боли, мечущегося раненого. Работали весь этот день и целую ночь. Поток раненых прекратился лишь к четырём часам утра. У Либиха и Александра Модестовича, выстоявших у стола шестнадцать часов кряду, подкашивались ноги; Черевичник был повыносливее, он даже похвалил бодро: «Вот, поработали!..». Правда, Александр Модестович не понял, кого похвалил Черевичник, — их, лекарей, или русские полки Витгенштейна. Но думать об этом не стал, поскольку все мысли его сводились к тому, как бы поскорее добраться до постели. Хирург, который давеча приходил за ними, не мог не высказать им своего удовольствия и сердечно благодарил за оказанную помощь, при этом не замечал царапин на лице у Александра Модестовича; более того, он сказал Александру Модестовичу, что если у того возникнут какие-либо просьбы, пусть он без стеснения обратится сегодня же днём в канцелярию, и снабдил его рекомендательной запиской. На этом расстались.

Прав был Либих, когда говорил, что и дурное начало можно подвести к доброму концу. Уже к полудню отдохнувший Александр Модестович явился в канцелярию, чтобы просить подорожную до Нового Быхова. Того ради сочинил сказочку об Имяреке, двоюродном брате, который якобы служил в польской кавалерии и который мог составить ему покровительство при приёме на службу. Служить же Александр Модестович «хотел» непременно под началом Понятовского. Чиновник канцелярии высоко оценил патриотический порыв юного «шляхтича» и выписал ему проездное свидетельство аж до самого Смоленска. Видя недоумевающее лицо Александра Модестовича, чиновник улыбнулся и заверил, что пока тот доберётся до Смоленска, город в обязательном порядке будет взят — для доблестных войск Бонапарта это вопрос одного-двух дней; там молодой человек и встретит своего кузена. Это был весьма расторопный и, как оказалось, удачливый в прогнозах чиновник.

Через каких-нибудь полчаса Александр Модестович и Черевичник уже прощались с Либихом. В качестве напутствия старый лекарь сказал:

— Много в мире суеты. Лишь те дела истинно ценны, какие наполнены любовью, состраданием, милосердием. Всегда помните об этом, мой юный друг, и жизнь ваша не пройдёт впустую, даже если не исполнятся некие желания, что вы ставите сейчас превыше всего, и не откроются блага, без коих вы не мыслите свой достаток. Высшее благо — доброе сердце, и оно всегда с вами. Главный достаток — люди, которым вы помогли унять боль, — здесь Либих привлёк Александра Модестовича к своей груди и совеем по-отечески прослезился. — Ну, полно, идите!

Уже вдогонку Яков Иванович крикнул:

— И поразмыслите на досуге о преимуществах гомеопатии...

Александр Модестович поразмыслил и решил, что господин Либих счастливый человек, коли и в такие трудные времена — времена безраздельного царствования на полях брани госпожи Хирургии — остаётся верен своему вчерашнему пристрастию, столь сомнительному, сколь и малоизученному.

Лошадей, за которых всё это время очень беспокоились, нашли неподалёку от того места, где оставили, — может, в сотне саженей ниже по овражку. По некоторым признакам обнаружилось, что ночами к лошадям подбирались волки. Черевичник приметил опытным оком: кустарники помяты, стало быть, лошади искали в них убежища, а на стволе старой ольхи углядел припечатанный ударом копыта клок волчьей шерсти, — верно, не поздоровилось здесь серому брату; видел и след волка на дне ключика.

Перекрестился Черевичник: обошлось!..