Пепел Клааса

Я был удивлен свободой слова, царившей в комнате. И снова, и снова я подчеркиваю, что советское общество не безмолвное и никогда не было безмолвным. Разумеется, слова не выливались в действия, но слова были всегда. Более того, в комнате царил настоящий необузданный маккартизм, и не в переносном, а в прямом смысле слова. Травили коммуни­стов! Задавала тон Чайковская, которой вторили чуть ли не все.

Во время венгерских событий Чайковская особенно рас­поясалась:

— Вот они, ваши гады-коммунисты! Все их ненавидят!

Меня это злило, и хотя я в душе полностью сочувствовал мятежным венграм, но — венграм-коммунистам. Имре Надь — коммунист. Это не восстание против коммунизма.

— Знаем! Все готовы оправдывать! — злобно наскакивала Чайковская при сочувствии остальных. Лишь Никулин помал­кивал.

Но моим узким кругом во ВНАИЗе были Пуссет, Кондра­тьев и Ральф.

Льву Григорьевичу Пуссету, математику польского проис­хождения, было за пятьдесят. Он был автором монографии о теоретических основах магнитной записи.

Виталий Ральф окончил МАИ в начале 50-х годов и был распределен на авиационный завод. Оттуда его выгнали в раз­гар дела врачей. С большим трудом он устроился в бюро технической информации. В один прекрасный день в его ком­нате появился начальник бюро с новым сотрудником. Нови­чок сел за отведенный стол и, увидев на нем чужой портфель, демонстративно сбросил его на пол. Все оторопели.

— Я не разрешу держать на своем столе чужие вещи! — твердо заявил он. Затем отправился к окну и открыл фор­точку.

Последовали протесты.

— По советскому законодательству полагается проветри­вать рабочее помещение, — категорически отрезал новичок.

Тут же начался вселенский гвалт:

— Хам! Хулиган! — завопили женщины и побежали звать начальника.

— Мы не можем работать с этим типом!

Начальник пытался урезонить новичка.

— Вас необходимо снять с работы, — отрезал тот.

— Не вы назначили и не вам снимать! — обозлился началь­ник.

Выяснилось, что новичок был клинический псих. Из этого тухлого бюро и пришел Виталий во ВНАИЗ. Он был добро­душный толстяк и тоже принадлежал к партии открывателей форточек.

Вася Кондратьев был отличным инженером. Он все время пытался уйти из ВНАИЗа, но был начисто лишен диплома­тических способностей. Пошел раз устраиваться на работу и сказал, что он руководитель группы.

— А сколько у вас человек в группе?

— Я один, — честно ответил Вася и погубил себя. Что ему стоило сказать: четверо?

В конце концов он все же нашел хорошее место.

ВНАИЗ был учреждением небольшим. Там работало 150-200 человек. Все знали друг друга, и нравы царили свой­ские. Развлекались, чем могли. Молодой механик, здоровен­ный Женя Гецелевич, хвастался обжорством. Механик Пашка Грачев подзадорил:

— А вот двадцать пирожных не съешь!

— Еще как съем!

— А вот и не съешь!

— Давай спорить!

— Давай!

Гецелевич обязался слопать двадцать пирожных за пол­часа, выпив не более двух стаканов воды. После работы в буфете ДЗЗ собрались десятка два болельщиков. Принесли магнитофон. Гецелевич приобрел пирожные с кремом. Со­жрав семь пирожных, он сильно замедлил темпы. Выпил ста­кан воды. Кто-то шепнул:

— Нельзя съесть двадцать пирожных. Умереть можно. Паш­ка знает это.

Напряженность возрастала. Когда Гецелевич дошел до двадцатого пирожного, ему оставалось только восемь минут. Он выпил второй стакан. Глаза его выкатились, а лицо побаг­ровело. Откуда ни возьмись, появилась перепуганная начот­дела кадров.

— Гецелевич! Немедленно прекратите безобразие! Вы не знаете, чем это грозит!

Гецелевич, не долго думая, сдался, но потом взял реванш, съев на спор двадцать шашлыков.

Однажды механики ВНАИЗа устроили состязание, кто больше выпьет водки. Победителем считался тот, кто выпьет больше всех, вернувшись домой без чужой помощи, хоть на карачках. Победителем оказался механик, выпивший 1200 граммов!

ВНАИЗ вообще был не дурак выпить. Когда резко повы­сили цену на водку, замглавного инженера Бостельман сочи­нил экспромт:

Товарищ, верь!
Взойдет она,
На водку старая цена!

Механик Сандак (как явствует из имени, еврей) всегда хо­дил полусонный. Раз, сильно зевнув, он вывихнул челюсть. Его отвезли в больницу и вправили челюсть. Обрадованный Сандак радостно засмеялся и... снова ее вывихнул.

Самым колоритным и оригинальным во ВНАИЗе был акустик Тер-Осипян. Он официально считался третьим ухом СССР. Тер-Осипяна приглашали во всякого рода акустиче­ские комиссии. Повсюду имеется особая нужда в людях аб­солютного слуха для оценки акустического качества поме­щений, музыкальных инструментов и т. п. В журнале «Аме­рика» даже была статья о первом ухе в США.

Тер-Осипян был маленький армянин с колючими усами, в кепке, которую никогда не снимал, и в невообразимо грязном мятом костюме, в котором он даже спал. Вместо пояса Тер опоясывался монтажным проводом, скручивая его в жгут. Тер не мылся, и у него водились вши и блохи. Он знал несколько языков, в том числе итальянский.