Пепел Клааса

«...16 февраля 1918 года генерал Гофман известил предсе­дателя Русской делегации, которая находилась в Бресте, что 18 февраля в 12 часов дня мирные отношения между русской республикой и Германией кончаются и возобновляется вой­на. Германский генерал свое слово сдержал. Точно в 12 часов немецкие войска начали свое наступление... С быстротой молнии по Петрограду и другим городам всей Советской страны разнеслась весть: «К оружию!...» Под влиянием этих великих исторических событий наша группа американских социалистов, среди которых находились известные социалис­тические журналисты, решила вступить во вновь организован­ные красногвардейские части и с оружием в руках помогать революции. Но осуществить это было нам тяжело, ибо ни один из нас не знал почти ни одного слова по-русски. Не ви­дя, как преодолеть эту трудность, мы решили организовать единую боевую часть Красной Гвардии, которая состояла бы из людей, говорящих по-английски. Для получения разреше­ния по организации этого отряда мы решили обратиться к Ленину.»

У отца сохранился документ, подписанный главкомом Н. Крыленко и помеченный 23 февраля 1918 года. Он выдан Самуилу Агурскому, «иностранцу-социалисту, для организа­ции интернационалистических отрядов для борьбы с немец­кой, союзнической, русской и всякой иной буржуазией».

Тогда же отец вступает в большевистскую партию. Неясно, принимал ли он активное участие в военных действиях, как, впрочем, и весь этот отряд, имевший скорее символическое значение. Вместе с правительством отец переехал из Петро­града в Москву. Здесь он подружился с балтийским матросом Павлом Мальковым, который был в Петрограде комендантом Смольного, а в Москве — комендантом Кремля. Во время пе­реезда Мальков командовал охраной правительственного по­езда. На одной из станций Троцкий заметил на крыше вагона матроса, что тогда было обычным явлением. Матросу прика­зали слезть с крыши, но солдаты и матросы не слушались то­гда приказаний. Троцкий подал знак, и Мальков выстрелом снял матроса с крыши. Поезд поехал дальше.

В Москве отец поселился в гостинице «Националь». В от­личие от многих еврейских революционеров, давно ассимили­ровавшихся и не считавших себя евреями, отец никогда не порывал связи с еврейской средой. Это и проявилось в реша­ющие для него дни 1918 года. Он мог выбирать, но избрал работу среди евреев, оказавшись одним из основателей Евсскции, то есть еврейской секции партии.

В Галахе, еврейском религиозном законе, различаю! «леатхала» и «бэдиавад», то есть a priori и post factum. Итак, a priori целью Евсекции и отца, в частности, была работа по интернационализации еврейских масс, по уничтожению их обособленности, но post factum его участие в Евсекции, по существу, было проявлением еврейского самосознания, кото­рое никогда его не оставляло. Это было распространенное явление среди активистов Евсекции. Они действительно стре­мились к ассимиляции, но не личной, мечтая привести еврей­ские массы как равноправную часть семьи народов к общему интернациональному братству, в которой ни один народ не должен был пользоваться никакими преимуществами. Само слово «ассимиляция» в применении к Евсекции неудачно. Отец и в мыслях не имел ассимилировать евреев в какой-либо национальной культуре. Правда, Евсекция была настроена антитрадиционно, боролась против сионизма, иврита, рели­гии, но не отделялась от еврейских масс, как это делало абсо­лютное большинство тогдашних евреев-коммунистов. Это на­до учитывать, ибо свобода выбора тогда была. Никто не мог заставить человека, тяготящегося своим еврейством, оставать­ся в Евсекции. Отец был одним из ее основателей и неко­торое время заместителем председателя. Председателем же был вернувшийся из Франции Семен Диманштейн. Евсекция сотрудничала с народным комиссариатом по делам нацио­нальностей, который возглавлял Сталин, и отец был в это время с ним связан. Так или иначе, он подписал со Стали­ным указ о ликвидации центрального руководства еврейских религиозных общин, факсимиле которого воспроизведено в Encyclopedia Judaica. По рассказам отца, Сталин в это время держался очень скромно и имел привычку подолгу сидеть в Александровском саду, покуривая трубку.