Пепел Клааса

В 1954 году я выписал газету «Tagliche Rundschau» из ГДР, которую, как я потом узнал, издавала советская военная ад­министрация. А еще позже стал выписывать иллюстрирован­ный еженедельник из ГДР, в котором принялся разгадывать немецкие кроссворды, что очень продвинуло меня в языке, хотя и занимало много времени.

Я решил также изучать английский и для этого поступил на заочные курсы, проучившись там год или два. Эти усилия принесли мне потом большую пользу. В мое время лишь еди­ницы из негуманитарной интеллигенции могли владеть язы­ком настолько, чтобы читать литературу в подлиннике.

38

На ЗИСе я впервые в жизни заработал достаточно, чтобы вместе со стипендией и заработками за уроки осуществить давнюю мечту и съездить на море. По моим расчетам, денег должно было хватить на два месяца экономной жизни. В начале июля я приехал в Симферополь и там пересел на ав­тобус, отправлявшийся в Ялту. По дороге я вдруг заметил на горизонте бескрайнюю синь, поднимавшуюся вверх. Я никог­да не думал, что море так красиво и величественно. В Ялте я спросил, куда лучше ехать. Мне указали Мисхор. Я отпра­вился туда без промедления. Катер плыл вдоль берега, а я смотрел на все, как зачарованный. Передо мной проплыва­ла легендарная Ливадия. В Мисхоре мой восторг еще более усилился. Впервые в жизни я видел цветущую магнолию. Все утопало в аромате. Вблизи моря жилья не было, и я побрел наверх. В первом попавшемся доме оказалась свободная кой­ка, и я провел там почти два месяца.

На пляже было много москвичей. Я познакомился там с московской студенткой Юлей, и не столько с ней, сколько с ее еврейской мамой; папа ее был русский, полковник МВД, и преподавал марксизм в Высшей школе МВД. Я покорил сердце Юлиной матери своей экономностью и тем, что ей казалось жизненной мудростью. Несомненно, что она смотре­ла на меня как на хорошего жениха. Особенное впечатление произвело на нее то, что я не покупал виноград, пока не на­ступит его настоящий сезон, и он не подешевеет.

Я бывал в Москве в гостях у Юли и даже познакомился с ее отцом, полковником, и она заходила на Волхонку, когда там никого, кроме меня, не было, но меня идея женитьбы на ком бы то ни было еще не увлекала.

В феврале 1955 года был снят Маленков, и началась эра Хрущева, которого я сразу невзлюбил. Китайцы спровоциро­вали искусственный кризис вокруг Пескадорских островов, преподнесенный советской прессой как прелюдия мировой войны. Пропаганда носила столь интенсивный характер, что я решил, будто мы живем в последние времена и следует ско­рее заняться устройством личной жизни.

Я встречался с Верой почти полтора года. Она приезжала ко мне на две недели в Мисхор, после чего мы на время по­ссорились. На зимние каникулы я поехал в Калинковичи и, вернувшись оттуда, принял окончательное решение. 10 апре­ля 1955 года я женился. В этом же году Вера кончала медицинский институт. Она понравилась моим родственникам, и меня никто не отговаривал от женитьбы на том основании, что она русская.

Верин отец погиб в 1933 году при самых подозрительных обстоятельствах. Родом из Бологого Тверской губернии, он был чекистом, и в конце 20-х годов стал начальником Мос­ковского автотранспортного управления, что привело к воз­никновению связей с большим начальством. Он поддерживал дружеские отношения с тогдашним председателем Моссове­та Булганиным, Тухачевским и начальником Московской ми­лиции Булем. Но самым близким его другом был Степан Макопшн, который совсем молодым выдвинулся в составе царицынской группировки Сталина. Сталин назначил его членом РВС Второй конной армии, которой командовал известный казацкий вождь Филипп Миронов, предательски убитый в спину в 1921 году. После гражданской войны Макошин получал разные синекуры. В последнее время он работал заместителем председателя правления МСПО. Все это время Макошин был вхож к Сталину. 22 ноября 1933 го­да отец Веры Федор Павлович вернулся домой поздно ночью, бледный и взволнованный. Целый день он никуда не выхо­дил. На следующую ночь его арестовали. Той ночью был убит Макошин, и его труп был найден за городом, заваленный вет­ками. Вериной матери разрешили с ним одно свидание, во время которого Федор Павлович твердил: «Я не виноват!»

Макошину было тогда 38 лет, и под его некрологом под­писались Хрущев, Булганин, Ворошилов, Тухачевский, Его­ров, Рудзутак, Буденный и др.