Пепел Клааса

— Допустим, но рассказать-то о войне можете? Для Джеймса Вы — бесценный источник. Он себя особо философскими размышлениями о смысле творчества не обременяет, пишет книгу о Кавказе. Я читал наброски, мне понравилось. Глубоко копает, от Ермолова.

— Расскажу. А вообще, пусть сделает копии страниц из дневника. Там прям по числам всё, день за днём. И размышления имеются. Только я по-немецки пишу. Разберётся?

— О, не переживайте, с немецким у Джеймса всё окэй. Впрочем, как и с русским. Он Фукуяму переводит, сегодня обещал порадовать новыми отрывками. Все это уже конечно по-английски читали, да и профессиональный перевод наверняка существует, но Джеймс хочет блеснуть познаниями русского. По правде сказать, перевод — это так, для затравки разговора.

— Я книгу не читал, и вообще английским не владею.

Эдик паркуется возле серого внедорожника, глушит мотор, прислушивается. Не позволяя забыть о себе, режиссёр-сюрреалист, написавший добрую половину сценария его жизни, позаботился и о музыкальном оформлении происходящего: из неоготического особняка льются холодные звуки вступления к вагнеровскому «Парсифалю».

Путники выходят из машины. Навстречу им направляется шарообразный великан с длинной курчавой шевелюрой и выбритым лицом о трех подбородках.

— Вы как всегда неожиданно, — обращается он Сергею Павловичу и крепко пожимает руку. Акцент безошибочно выдаёт американца.

— Знакомьтесь, — Сергей Павлович поворачивается к Эдику. — Эдуард Клаас. Между прочим, воевал в Чечне при майоре ФСК. Обещает дать свой военный дневник.

— Джеймс Суортон, — представляется американец, ни мало не конфузясь сообщёнными ему безо всяких предисловий биографическими подробностями. — В прошлом — бизнесмен, сейчас — военный репортёр. В душе — путешественник и искатель приключений.

— В таком случае, мы — коллеги, — фамильярничает Клаас, по-военному встряхивая руку американца, как если бы поздравлял его с присвоением звания или награды. — Мой начальник говорил, что война — это бизнес, и только на 35 процентов он делается средствами поражения.

— А на остальные 65 процентов?

— Средствами информации.

— У Вас был умный командир, — хохочет Суортон. — Прошу в дом.

— Мы ужасно голодны, Джеймс, — сообщает Сергей Павлович, поднимаясь на веранду, — так что не злоупотребляй вниманием Эдуарда.

— Доверьтесь искусству Эльзы.

— Эльза Байраева? Я не знал, что она здесь.

— Да, мне удалось её вывезти.

Клааса так и передёргивает от имени «Эльза», хотя сознание внятно говорит ему, что речь идёт о другой женщине. Он неприятно удивился собственной чувствительности.

Суортон провожает Клааса и Сергея Павловича в гостиную, от которой веет музеем — столь последовательно выдержан покой в манере позднего средневековья. Потолок и стены покрывает роспись: зеленые стебли, вьющиеся вензелями вокруг бело-синих цветков и алых бутонов. Похожий орнамент заполняет круглые стёкла витражей, преломляющих закат разноцветными бликами. Над буйством вечерних красок беззлобно посмеивается череп, зачем-то оставленный на монументальном подоконнике, а на длинной тянущейся под окнами полке лежат вперемешку подушки с кисточками и старинного вида книги. В углу висят большие песочные часы.

«Где я видел это? — у Клааса перехватывает дух. — Я был здесь. Или d'ej`a vue? Конечно d'ej`a vue. Многовато стало смещений в последнее время. Многовато. Нервы? Пьянка? Да, скорее всего пьянка. И нервы».

Гостей встречают двое: среднего роста араб с аккуратно подстриженной бородой и… Клаас оторопел.

— Уж и не знаю, каким афоризмом Вас встречать, Эдуард, — бурно приветствует Осиртовский, протягивая ладонь для рукопожатия, — то ли «все дороги ведут в Рим», то ли «мир тесен», то ли «земля круглая — кто за кем гоняется, непонятно».

«Постарел», — отмечает Клаас про себя.

— Ну где ж мы можем ещё встретиться, — подхватывает он игриво, — только в супермаркете или в светском обществе. Траектории наши близки.

— Так Вы знакомы! — брови Сергея Павловича взлетают, лицо изображает удивление и радость. — Прекрасно! Замечательно!

— Позвольте представить Вам моего друга и многолетнего партнёра из Сирии, — Суортон поворачивается в сторону араба, — Аднан аль-Балазури. Помимо бизнеса профессионально занимается астрологией. Прислал мне гороскоп на Сергея Павловича — масса попаданий, просто мистика!

Сириец жмёт руки Сергею Павловичу и Клаасу, на лице его изящная улыбка, ничего впрочем не скрывающая.

В гостиную царственной походкой входит голубоглазая чеченка, уносит пустые блюда и снова накрывает на стол.

— Есть грибной жульен и мясо перепела в сметане с овощами, — предлагает она осанисто, — или форель с гарниром.

— Эльза, к чему формальности, — укоризненно перебивает американец. — Форель они поедят в ресторане, а вот дичь в твоём исполнении бывает только здесь.

— Однозначно перепела! — восклицает Сергей Павлович бравурно и даже хлопает в ладоши. — Тут даже двух мнений быть не может.

— И, разумеется, вина, — добавляет Джеймс. — Красного, пятилетней выдержки.

— Будет исполнено, мистер Суортон.