Пепел крестьянской Души

Рано утром, когда на улице было ещё темно, сквозь сон, Василий услышал, как напротив их избы послышался шум голосов, а затем в тесовую калитку кто-то громко постучался. «Кого это холера принесла ни свет ни заря!» – подумал он и стал спускаться с печки на пол. К этому времени проснулись уже и отец с матерью. Не успел ещё Иван Васильевич зажечь керосиновую лампу и перейти из горницы в куть, как из неё послышался гулкий стук по оконному стеклу. Иван Васильевич отодвинул шторку, поднял повыше лампу, и по другую сторону окна заметил наглую физиономию милиционера Зайчикова. «Кто там, тятя?» – спросил Василий, стоя в дверном проёме и натягивая на себя зипун. «Волостной милиционер требует, чтобы мы открыли калитку. Опять, наверное, с обыском пришёл? Чо ему от нас надо? Мы же не кулаки, а середняки. Всё, что могли – отдали. И так, кроме семенного зерна не осталось больше ничего», – возмущённо произнёс Иван Васильевич и добавил: «Ладно, пойду узнаю». А в это время стук по тесовой калитке всё усиливался и усиливался. «Пойду и я с тятей», – подумал Василий и стал доставать с печки пимы. Проснувшаяся на полатях Мария тихо спросила: «Ты куда собираешься? С тятей в лес?». «Никуда мы ни едем. Спи», – успокоил он сестру и обув пимы, выскочил на крыльцо. Евдокия Матвеевна хотела, было, остановить сына, но не успев, перекрестилась на образа и тихо произнесла: «Защити и помилуй ты нашу семью от этой нечисти. Спаси моего любимого сыночку от рук их поганых и помыслов страшных».

Когда Василий оказался на улице, сквозь чуть брезжащий рассвет, он заметил во дворе две санные повозки и рядом с ними несколько человек, которые громко кричали на Ивана Васильевича. «Ты, что, старый, оглох? Битый час стоим под воротами. Нам ведь ни только ваше барахло вывозить надо, но и других несознательных граждан. А чтобы мы много времени не теряли на поиск захоронок, лучше будет, если сам скажешь, где спрятал зерно», – рычал райпродкомиссар Коротков Афанасий. «Нет у нас больше никакого зерна. Вон только семенного в амбаре немного осталось», – спокойно ответил Иван Васильевич. «Врешь, старый мерин! Есть у тебя где-то ещё хлебушек. Ты думаешь, у нас тайных глаз и ушей нет? Ошибаешься, чалдон бородатый!» – наступал продкомиссар. «Ты чо на тятю взъелся? Сказано тебе, что боле зерна нет, значит, нет. Мало ли что вам ваши холуи нашепчут», – заступился Василий за отца. «А ты, колчаковский прихвостень, вообще молчи! С тобой отдельный разговор будет. Если будешь встревать и мешать нам справедливые действия производить, то мы тебя уже сегодня арестуем и в концентрационный лагерь отправим. Пусть там с тобой разбираются. Ишь, манеру взял, встревать не в своё дело», – пригрозил Зайчиков. «Это не только дело тяти, но и моё. Мы одна семья», – спокойным голосом ответил Василий. «Мы ещё посмотрим, где твоя семья находится», – не уступал милиционер. «Смотри, смотри, да только не ослепни», – глухо произнёс Василий. «Так ты ещё мне угрожать будешь!? Да я тебя прямо сейчас к стенке поставлю и расстреляю за противодействие власти. У меня есть такое право», – взревел Зайчиков и потянулся к кобуре за револьвером. «Не горячись, Пётр, с ним мы всегда успеем разобраться. Сначала давай с их хозяйством разберёмся», – предложил председатель продтройки Горшков. К этому времени на дворе стало уже почти светло, и в стайке прогорланил петух. «Согласно отчёту волисполкома, ваше хозяйство осталось должно государству ещё шестьсот пудов зерна. Раз ты нам не хочешь показывать, куда зерно спрятал, искать будем его сами. Приступайте, товарищи», – скомандовал Коротков и посмотрев в сторону стоящих невдалеке привлечённых на работу двух крестьян из бедного сословия жителей Малое Сорокине, добавил: «Берите на дровнях мешки и начинайте их затаривать в амбаре семенным зерном. Если не найдём другого, его заберём». «Побойтесь бога! Чем весной будем пашню засевать? Неужели мы так провинились перед советской властью, что она готова нас голодом до смерти морить?!» – прохрипел Иван Васильевич. «А ну, бросьте на дровни мешки! Не смейте семенное зерно трогать! Нет такой власти на земле, кроме божьей, чтобы запретить крестьянину землю пахать и хлеба растить», – насупив брови и сжав кулаки, глухим голосом произнёс Василий и направился в сторону испугавшихся крестьян. «Есть такая власть! И называется она советская! Прочь с дороги, каратель!» – взревел председатель продтройки Горшков и резким движением вытащив из под опояски кнут, с протяжкой хлыстанул им по широкой спине Василия. Но ни жжение раны от кнута привело молодого и сильного мужчину в неудержимую ярость, а то, как представители советской власти хозяйничают в его дворе, как унижают отца, и как цинично относятся к простому сибирскому мужику. Он в два прыжка достиг обидчика, выхватил у него из рук кнут и хотел было попотчевать им хозяина, но в это время над его головой прогремел револьверный выстрел и тут же в грудь ударил приклад трёхлинейной винтовки. А ещё через мгновение мощный удар по голове сзади сбил Васиия с ног и он потерял сознание.