Пепел на ветру

Груне со мной и словом перекинуться некогда (разговор с ней – это когда мы друг против друга стоим, я губами тщательно шевелю, а она смотрит и тогда уж отвечает – тоже тщательно, с натугой, я иногда ей подсказываю-показываю, как рот и прочее выстроить, чтоб слово получилось). Зато как прежде она за мной по усадьбе хвостом ходила, так теперь я во всякой крестьянской работе – рядом с ней. В Торбеевке люди и ребятишки знают меня хуже, чем в Черемошне, и, с Груниной руки, не боятся. Наоборот, видя мое любопытство, зовут, показывают: «А ну-ко, поглядите-ко сюда, барышня, вона оно как получается. А вот попробуйте-ко сами – как оно у вас выйдет-то!»

Не любит меня только Грунина мать и ругается, что я Груню от дел отрываю. И на Груню орет и тряпкой охаживает: «Скажи ей, что некогда тебе! Пару себе нашла, убогая, – дуру-бездельницу из барской усадьбы!» Но Груня всегда может притвориться, что не понимает.

Больше всего мне нравится ездить с бабами за Оку коров доить, но это редко выходит. Как только схлынет половодье, торбеевских коров на пароме перевозят на заокские луга, и они там все лето пасутся, до самых морозов. За рекой каждый хозяин строит для своей коровы клетушку без крыши, куда их и загоняют вечером, а утром, подоив, снова выпускают на луг. Только в самую жару, когда овод жалит нестерпимо, коров на две-три недели переводят по решению схода домой и пасут на поле, которое потом запахивают под озимые хлеба. Иногда коровы не дожидаются решения схода – какая-нибудь коровья революционерка не выдерживает оводовых мучений и бросается вплавь в Оку, за ней другая, третья, и вот уже все стадо наискось плывет через реку. Остаются самые трусливые, их потом на пароме перевозят.

Обыкновенно бабы переезжают доить коров еще до рассвета, на четырехвесельных лодках-плоскодонках, в каждой человек по двадцать – тридцать. Здесь сообщаются все новости и сплетни. Мне нравится слушать.

Вода перед рассветом розовая и теплая, как парное молоко. А как чуть рассветет, так Ока теряет свой цвет и, как зеркало, отражает в себе все цвета неба и берегов. Голоса далеко разносятся. Запахи воды и трав плывут волнами, кажется, их можно потрогать рукой. Я и сама становлюсь мягкая и расслабленная, как кисель из земляники. Ешь меня ложкой. Жалко, что из усадьбы не видят. Для них я всегда колючая, будто ежик.