Пепел на ветру

Краденые и за одну ночь перелицованные на Хитровке вещи сюда иногда возами везли. Воры-одиночки за бесценок скидывали добычу барышникам. Пьяницы продавали последнюю одежку, вдовы – оставшиеся от мужа вещи. Прочий товар иногда дымом поджога пахнет, а иногда и кровью полит. Не только нищий да несчастный – даже богачи являются сюда регулярно, на грош пятаков прикупить. Все всех надували. Все о том знали. И каждый приходит с надеждой – остаться в прибытке. Человеческая натура на Сухаревке – как на ладошке выложена. Приходи и изучай, кому интересно.

Люше как будто бы и неинтересно. Идет с независимым видом, целеустремленно, по сторонам не смотрит. Что девчонке-оборвышу на Сухаревке надо? Отложила денежку на яркий платочек? Или уж совсем развалившиеся ботинки поменять решила на ношеные, но еще крепкие?

Палатки сухаревских букинистов все стоят кучно, ближе к Спасским казармам. Около них – сравнительно тихо. Бродят библиофилы, перебирают книги, ведут степенные беседы с продавцом. Шесть дней в неделю букинисты ищут свой товар – скупают по частным домам, усадьбам, целыми библиотеками покупают у разорившихся дворян или их не интересующихся книжной мудростью наследников. В трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на Малой Лубянке работает «книжная биржа» – там перепродают букинистам отдельные книжки все кому не лень. Захотелось обалдую-гимназисту сводить в кофейню приглянувшуюся барышню – а где денег взять? У папаши в кабинете – большое собрание, разве он заметит убыль одной-двух книг?..

Букинисты знают всех своих постоянных покупателей в лицо, по интересам и даже – как они платят. У них можно заказать какую-нибудь редкость или отсутствующий том в собрании сочинений. (Придет тот же папаша, посадив обалдуя под домашний арест на хлеб и воду, – ему его же томик с улыбочкой продадут и цену заламывать не станут – все мы родители, всё понимаем.) Благоволят букинисты и бедным студентам – дают нужные для экзамена книги или издание лекций напрокат без залога, по пятачку в день. И никогда за студентами книги не пропадают.

– Мне веселое чего-нибудь и умное еще. Две книжки.

Для верности Люша показывает два пальца и протискивается к самому столику, оттеснив пузатого купца-библиофила, который, пыхтя и не торопясь, подбирает книги для своей библиотеки. Уже отобрал и отложил в сторону Салтыкова-Щедрина и поварскую, богато иллюстрированную французскую книгу.

– Извольте, барышня, – усмехается букинист. – Могу для веселья предложить сочинение мадам Ле Пюль, фривольно и пикантно, с альковными приключениями…

– Чего это?

– Легкое чтение про любовь маркиза и…

– Не, про любовь мне без надобности. Мне чтобы с приключениями, с дракой…

– Господина Дюма вы, помнится, брали уже… Тогда вот сочинение Жюля Верна «Дети капитана Гранта», увлекательно весьма.

– Приключения есть?

– Сколько душа пожелает!

– А смешное?

– Конечно! Образ рассеянного ученого Паганеля…

– Беру! Теперь умное.

– «Метаморфозы» Овидия?

– Знаю… нет!

– «Золотой осел» Апулея?

– Это точно умное? Что-то название больно дурацкое…

– Тонкая ирония римлянина, барышня…

– Не поняла… Но ладно… Сколько стоит?

– За два с полтиной отдам обе.

– Два целковых, и все.

– Два и четвертак, барышня. Больше скостить никак не могу, увольте.

– Черт с вами, вот, получите!

– Как вы думаете, для кого эта девушка покупает книги? – спрашивает один букинист другого в минуту, когда нет покупателей. – Невозможно представить, что для себя.

– Вы правы. Я пытался в свое время чуть-чуть экзаменовать ее, она явно никогда систематически не училась.

– И с трудом поддерживает беседу… Может быть, книги – утешение для больного отца?

– Может быть… Но в любом случае это мужчина, потому что от традиционно дамского чтения она всегда отказывается.

– Чудаковатый хозяин? Вспомните курьез: много лет являлся неграмотный лакей с аршином в руках и требовал книги в дорогих переплетах и известного размера. За ценой не стоял. Так собирал библиотеку его барин…

– Да-да, помню, конечно… Жизнь вообще полна курьезов…

Люша между тем сидит в трактире с двумя мальчишками-огольцами[3]. В низком прокуренном зале гудят голоса, снуют торгаши с мелочным товаром, бродит вокруг столов случайно проскользнувшая нищенка с младенцем, гремят кружкой две монашки-сборщицы. Вот влетел с улицы оборванец, залпом выпил стакан водки и хотел убежать. Половые его схватили – а что с него взять? Звать городового? В углу бродяги дуются в фортунку[4], они – против. По приказу буфетчика дюжие половые-ярославцы наподдавали нахалу и пинком вышвырнули на улицу. Вслед за ним – нищенку и даже, под горячую руку, монашек. Люша и огольцы смеются – им весело от маленького происшествия.

– Ноздря с Гришкой спелись, – рассказывает она приятелям. – Третьего дня им пофартило, купца какого-то раздели, болтают, на шесть тысяч, почин знатный, значит, будут еще дела… Пока на «мельнице» не продулись, я Гришку пощипать за свой интерес хочу…

– Верно, Люшка! Давай щипай его!