Пепел на ветру

– Эй, Аркадий Андреевич, ты чего? – позвал Камарич, который оставался сидеть и в общем гуле трактира не слышал тихого разговора. – Что-то не так? Девушка, да вы присядьте на лавку, а то его сейчас удар хватит – а из нас двоих доктор как раз он…

– Лука, пойдемте отсюда немедленно! – сдавленным голосом сказал Аркадий.

– А как же…

– Все после! Оставьте деньги, и пойдем!

Камарич послушно забренчал мелочью в кармане. Люша стояла, чуть отвернув голову в сторону, и искоса, с любопытством рассматривала обоих попеременно. Когда мужчины вышли, она пожала плечами и вернулась за стол к огольцам, которые сидели, жадно вытянув шеи, и пытались хоть о чем-нибудь догадаться.

– Ну, Люшка, ну! Ты их знаешь? Чего они от тебя хотели-то?!

– Есть такие люди, которые сами себе признаться не смеют, чего хотят. И получается – не знают. Так вот – эти из них.

– Неужто и вправду бывают такие? – задумчиво, подперев рукой грязную, поцарапанную щеку, спросил младший из огольцов. – Я вот в школах ни дня не учился, а знаю точно – хочу сто рублей денег, рубаху красного шелка, сапоги гармошкой со скрипом и цéпочку золотую в аршин… И догадать не могу: чего бы мне не сметь в этом признаться?

Глава 9,

из которой читатель многое узнает о прошлом семьи Осоргиных и о диковинном завещании Николая Павловича, отца Люши

Мужчины меж тем быстро, обгоняя праздно гуляющих по воскресному времени москвичей, шагали по Тверской улице. На них оборачивались.

– Аркадий Андреич, пойдем медленнее, – предложил Камарич. – И свирепость с физиономии слегонца убрали бы, а? Времена-то какие, не забыли? Нас ведь сейчас за боевиков примут и в участок заберут. И будут не так уж не правы, а?..

Лука слегка пнул Аркадия локтем. Тот в ответ прорычал что-то неразборчивое.

– Ну в чем дело-то, скажите уж… Похоже, прежде чем вы успели обрисовать ей суть дела, девушка сама сделала вам какое-то предложение, от которого вы отказались, так? Но это стоило вам некоторых усилий…

– Заткнитесь, Камарич, не то в морду получите, – попросил Аркадий.

– Молчу, молчу. Ценю целостность своей, как вы изволили выразиться, морды. Да и на вид вы сильнее меня. Хотя, кстати, если дойдет до драки, я вполне могу оказаться ловчее и увертливее…

Добродушно-ироническая болтовня Луки постепенно сделала свое дело. Пошли медленнее, лицо Аркадия потеряло кирпичный оттенок и приобрело свой обычный цвет.

– Что ж дальше? – спросил Камарич, когда проходили резиденцию генерал-губернатора. – Каков, на ваш взгляд, наш следующий шаг?

Уже темнело. На Тверской зажглось электрическое освещение, по боковым улочкам привычно побрели с лесенками фонарщики – зажигать газовые фонари. Из высоких окон большого зала слышны звуки музыки, к подъезду подкатывают кареты, запряженные рысаками, – должно быть, генерал-губернатор сегодня дает бал.

– Увольте, увольте меня! – едва ли не взвизгнул Аркадий. – Передать все это в руки людей, так или иначе заинтересованных в судьбе девушки, рассказать им все как есть, и никогда больше…

– Но вы же сами опасались злоупотреблений…

– Само наше с вами участие в деле и информированность обо всем уже представляет какие-то гарантии. Мы же в любой момент можем поинтересоваться и всякого рода произвол заметить. Вам удалось что-нибудь узнать по своей линии?

– Конечно. Если дневник действительно принадлежит этой девушке – после вашего рассказа я, честно сказать, в этом сильно сомневался, но сейчас, взглянув на нее воочию, склонен полагать, что так оно и есть, – то история выглядит преувлекательной и весьма романического толка.

– Если можно, вкратце, – буркнул Аркадий. – Я, видите ли, романов не люблю. Предпочитаю им «Вестники» Академии наук.

– Экий вы, товарищ Январев, скучный, – пожал плечами Камарич. – Романы надо любить. Они, как и сказки народные, суть претворение бестолковой обыденной жизни в гармоническую и законченную, а стало быть, легкоусвояемую форму. А академические «Вестники» есть не более чем сухой горчичный порошок, которым блюдо жизни посыпают для остроты и пряности вкуса, то есть сами по себе питательной ценности не имеют…

– Лука, ради всех святых, хоть вы не учите меня жить!