Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

Следует отметить, что некоторым узникам удавалось именно с помощью прежних увлечений, науки и былых профессиональных навыков, с помощью выбора между собой прежним и собой настоящим сохранить внутреннюю самостоятельность и способность мыслить, искать ответы на вопрос о произошедшей катастрофе не в реальности концентрационного лагеря, а в чем-то ином. Так, молодая девушка Р. Клюгер на многочасовых поверках в Терезиенштадте читала про себя баллады Шиллера и другие стихи. Психиатру В. Франклу в том же лагере помогла выжить его врачебная деятельность. Б. Беттельгейм, как психолог, в Дахау находил силы и возможности анализировать происходящее и формировать в сознании схему будущей книги. Музыкант и композитор О. Мессиан в Шталаге VIII написал и исполнил (в мороз, на неисправных инструментах) одно из лучших своих произведений – квартет «На конец времен». Математик Я. Трахтенберг в Освенциме, постоянно занимаясь в уме сложением, делением и вычитанием цифр, придумал используемую и сегодня систему, позволяющую упрощенно осуществлять математические действия. Художник И. Бэкон в Освенциме делал наброски всего, что видел, и впоследствии его рисунки использовались во время судебных процессов над нацистскими преступниками. Члены зондеркоманды Освенцима находили время и силы делать записи о происходящем, причем эти записи отличает великолепная форма изложения и прекрасный язык, что свидетельствует о том, что эти обреченные люди сохраняли высокую письменную культуру и оставались верны литературным традициям прежней жизни. Однако этот «лагерный стоицизм» был тем исключением, которое лишь подтверждало всеобщее правило.

Во многом катастрофа ученых и интеллектуалов, оказавшихся в лагере, была связана еще и с тем, что европейское секулярное сознание осмысляло жизнь как необходимость достичь определенных высот в науке, культуре, общественной или политической жизни. Как только человек оказывался в лагере, все это не просто исчезало, но начинало мешать существовать. «Заключенные, особенно из тех, кто принадлежал ранее к среднему классу, пытались произвести впечатление на охрану своим положением, которое они занимали до ареста, или вкладом в развитие страны. Но любые попытки в этом направлении только провоцировали охрану на новые издевательства»[622], – отмечал Б. Беттельгейм. Таким образом, жизнь обессмысливалась, что постоянно подчеркивалось окружающей действительностью.

Лагерная система, собственно, и была построена так, чтобы сознательно обессмыслить существование. Не случайно заключенных (особенно новичков, что важно) во всех лагерях постоянно заставляли выполнять откровенно бессмысленную работу. Г. Нуйокс, находившийся в заключении в Заксенхаузене, вспоминал, как эсэсовец внезапно заставил группу узников прекратить разравнивать расчищенный участок леса и вырыть на нем огромные ямы. «Вся наша работа до этого пошла прахом, она не имела ровным счетом никакого смысла», – вспоминал он[623]. «На территории лагеря, – свидетельствовал один из узников концентрационного лагеря Саласпилс, – нас поразило невиданное зрелище. Здесь вертелась живая карусель из заключенных. Узники с носилками бегом передвигались по большому кругу и безо всякой надобности на носилках переносили грунт с одного места на другое. Гестаповец следил презрительным взглядом за этим бессмысленным занятием и время от времени покрикивал: «Быстрее, быстрее!» И люди бежали. Потные, худые, измученные»[624].

«На следующий день – это было воскресенье, – писала С. Посмыш, находившаяся в заключении в Освенциме, – я отправилась к баракам команд, работающих вне лагеря. Шел проливной дождь. Все заключенные убирали плац. Женщины накладывали грязь лопатами на носилки и несли за ворота. Бессмысленное занятие. Жидкая грязь стекала с носилок прежде, чем женщины успевали пройти полдороги. Я сказала об этом наблюдавшему за ними дежурному эсэсовцу. Он посмотрел на меня как на полоумную. Потом загоготал: «Вы, видно, новенькая…»[625] Именно на таких работах погибало больше всего заключенных – сознание бесконечности и абсолютной ненужности труда морально уничтожало человека еще до его физической смерти.

Кроме того, жизнь обессмысливалась еще и тем, что человек в лагере знал, что конец обязательно наступит, но не знал, когда именно. В связи с этим он не мог ничего планировать, рассчитывать, не был в состоянии ни на что опереться. Еще одна проблема заключалась в том, что страдание человека имеет смысл и может быть перенесено только тогда, когда смысл имеет его жизнь. Для человека религиозного страдание в лагере осмыслялось жизнью, выходящей за пределы земного существования, всем религиозным опытом человечества. Для человека нерелигиозного после исчезновения в лагере смысла жизни оставалось только страдание, усиленное во много раз, страдание, похожее на муки животного, которое не понимает, откуда берется страдание, зачем оно и как его прекратить. Таким образом, Концентрационный мир стал тупиком рационализма и апофеозом безрелигиозного мира.