Пепел перемен, Том 4: Ни богов, ни королей

Весь оставшийся день Маркус показывал Игнату примеры тонких манипуляций с огнём, освежая его знания и показывая то, чего тот не знал. Юноша, у которого поначалу получались лишь неконтролируемые потоки огня, взрывающиеся сгустки пламени, словом, все те безрассудные штуки, в которых огненных магов обвинял Рейквин, схватывал всё на лету. И хоть Маркус говорил, что Игнату ещё предстоит многому научиться, в глазах бывшего декана была невероятная радость и гордость. К вечеру они уже просто сидели на мягкой траве втроём с Рией, глядя на тёплые оттенки закатного неба.

— Я не знаю, как тебя отблагодарить, Маркус, — сказал Игнат. — Просто не нахожу нужных слов, так много ты для меня сделал. Если я сумею использовать положение при дворе, то обязательно…

— Прибереги своё положение для действительно важных дел, сынок, — добродушно ответил маг. — Что же касается благодарности, я буду счастлив, если ты просто будешь использовать эту силу во благо, а сила в тебе действительно великая. Доподлинно известно, что Фелессил, правитель вольного города Сэзмоара, также родился полуэлементалем. На другую же половину он эльф, что делает его одним из самых могущественных магов Аталора.

— Видно, не все эльфы столь могущественны, — усмехнулся юноша. — Рейквину, наверное, куда лучше удаются дуэли словесные.

— Мне просто повезло, — неожиданно серьёзно ответил Маркус. — Рейквин из Караниса сильный маг, он гораздо старше и опытнее меня. Однако не согласиться на дуэль после его слов я попросту не мог.

— Значит, ты оказался сильнее. И даже не пытайся оспорить это, папаша, — Игнат улыбнулся и пустил вверх струйку пламени, едва заметную на фоне закатного неба. — Значит, за всё это мне стоит благодарить свою мать?

— Выходит, что так.

— А ведь я её совсем не помню. К Кройну я попал ещё мелким, а когда мне вздумалось расспросить его, он лишь ответил, что она умерла. Тогда-то он меня и подобрал. И добавил, «твоя мать, несомненно, тебя любила, Игнат».

— Все матери любят своих детей, — уклончиво ответил Маркус.

— Интересно, какой она была? — продолжал Игнат. — Знаешь, я её даже себе представлял. Наверное, такая же рыжеволосая. А ещё, должно быть, она пела мне перед сном. Не знаю, откуда мне взбрело это в голову, но так хочется в это верить.

— Твои волосы могли получить цвет от воздействия стихии, — заметил маг. — Она не обязательно была рыжей.

— Ну и пусть, — отмахнулся юноша. — Главное, что она любила меня. Жаль, что её постигла такая участь. Кройн даже не рассказывал мне, как она умерла. Наверное, и сам толком не знал.

— Наверное, — губы Маркуса чуть дрогнули, а взгляд его устремился в стенку, будто он решил посчитать камни, из которых она сложена. Это не ускользнуло от взгляда Игната.

— Маркус? А ты? Может хоть тебе Кройн рассказал, как она погибла? Мне, понятное дело, не стал, потому что я был совсем маленьким.

— Не совсем так, Игнат…

— А как? Ты ведь что-то знаешь, папаша, — нахмурился юноша. — По глазам вижу. Ты никогда не умел врать, уж я-то знаю!

Маг поёрзал на месте. На него в упор глядели две пары вопрошающих глаз, и он не знал, куда от них деться.

— Рассказывай, Маркус. Понимаю, её уже не вернуть, но хоть буду знать больше. Я уже достаточно взрослый для этого. И заслужил знать правду!

— Хорошо! — воскликнул маг и глубоко вздохнул. — Помнишь тот день, когда я пришёл за тобой?

— Как же забыть? — улыбнулся Игнат. — Лучший день в моей жизни.

— Тогда, после того как ты показал владение магией, Кройн отвёл меня в отдельную комнату поговорить с глазу на глаз, — Маркус вновь сделал глубокий вдох и продолжил: — Там он и рассказал мне о том, как твоя мать принесла тебя к нему.

— Погоди… Что? — улыбка тут же сползла с лица юноши.

— Она пришла к нему, держа тебя на руках, всего замотанного в ткань, — с неохотой проговорил маг. — Вся в ожогах, руки, шея, даже лицо. Кройн подумал было, что она чем-то больна, и едва не прогнал её, но она вдруг протянула ему ребёнка. Тебе был год или около того, сила уже начала пробиваться. Твоя мать умоляла Кройна забрать тебя.

Игнат молча слушал это и чувствовал, как с каждым новым словом светлый образ матери рушится на глазах, ни оставляя ничего, кроме зияющей пустоты.

— Тогда он был, как сам сказал, куда как мягче, и согласился. Даже денег ей дал, — Маркус замолчал.

— Сколько? — безжизненно проговорил Игнат.

— Вряд ли это имеет значение.

— Сколько? — повторил он, и Маркус сдался.

— Двадцать пять маренов.

Игнат закрыл глаза. То, что сейчас на нём надето, стоило больше. Эта мысль опустошала.

— Она продала меня, — проговорил юноша. — Продала этому… Двадцать пять серебром. Моя жизнь стоит двадцать пять серебряных монет.

— Игнат… — Рия положила руку на его плечо.

— А если бы он отказал? Она бы утопила меня в колодце? Или оставила в подворотне на съедение крысам?

— Но ведь сейчас это значения не имеет. Всё хорошо… — осторожно сказал Маркус.

— Моя мать меня ненавидела! — вспыхнул Игнат, а от его кожи начал подниматься пар. — Я был для неё чудовищем!

Юноша вскочил и запустил пламенем в стену, отчего с той осыпалась каменная крошка.