— А ну как ты засланец остроухих? Всех, кто в город пробирается, допрашивают. Рассказывали мне, что там творится — дух захватывает! Хочешь, и тебе расскажу?
— Слушай, как там тебя звать, — вздохнул Таринор, — я не беженец и не шпион. Не так давно меня принимали в Чёрном замке. Отправь туда кого-нибудь, и тебе подтвердят. Или пошли в ригенский банк, что у моста святого… Чёрт, забыл, как его… Я здесь по важному делу, мне нужно поговорить с королём!
— Будешь языком трепать, поговоришь с королевой! — усмехнулся тюремщик. — Не хватало его величеству ещё вшей подцепить. Не, мы и без короля разберёмся, чего с тобой делать.
— Я лично знаю короля Эдвальда Одеринга, — со злостью процедил Таринор. — Был его телохранителем в войну Короны. Я ворвался вместе с ним в Чёрный замок и… — наёмник запнулся. — И я буду очень признателен, если ему сообщат о моём прибытии.
В ответ тюремщик лишь засмеялся противным высоким смехом.
— Ну даёшь! Вон, учись как надо зубы заговаривать, — обратился он к бродяге. — Короля он знает… Язык-то у тебя подвешен что надо, да только старину Хоба небылицами не проведёшь. Когда тебя казнят, пожалуй, отрежу твой язык и на верёвочке носить буду. Уж больно складно ты им пользуешься, глядишь, и я болтать красиво начну. От девок отбоя не будет!
— Да с твоей рожей этого маловато, Хоб, — усмехнулся Таринор.
— Хохми сколько влезет, вот только мы по разные стороны решётки. И меня дома ждёт горячая похлёбка, а у тебя и дома-то нет, бродяга!
Стукнув напоследок дубинкой по прутьям решётки, тюремщик куда-то ушёл, напевая что-то под нос. Наёмник облокотился на стену и посмотрел в потолок. Здесь поможет только король. Конечно, он бы без труда справился с этим ублюдком голыми руками, если б заметил его раньше и не получил дубинкой по голове. И как только ему удалось? Видать, и впрямь поднаторел в отлове лазутчиков.
— Чудной ты, — донеслось сзади. Бродяга внимательно изучал наёмника, не сводя с него глаз. — Сидел бы молча, глядишь, он бы тебя и выпустил. А теперь три шкуры спустит.
— Да чёрта с два, — грустно ответил наёмник. — Эх, был бы у меня с собой меч Кальдора, жирдяй бы дважды подумал, прежде чем подходить… Да уж, Кальдор Моэн теперь в лучшем из миров, а я, похоже, в глубочайшей из задниц.
Таринор вспомнил слова старого Кальдора и почти ощутил увесистый подзатыльник, которым тот наверняка наградил бы его, узнав о том, что его клинок окунули в сточные воды.
— Кальдор Моэн? — бродяга почесал спутанную бороду. — Давненько я этого имени не слыхивал. Славный был человек.
— А ты ещё откуда о нём знаешь? — удивился Таринор.
— Так я прежде стражником в замке служил. Ох и давно же это было…
— Зря ты из стока пил, старик. У тебя жар? В каком ещё замке?
— Известно, в каком. В Чёрном, — язвительно ответил старик. — Другого тут и нету. А ты и впрямь резок на язык. Я б на месте Хоба тебя тоже невзлюбил.
— Не сочти за грубость, просто я не пойму, как член замковой стражи может превратиться в нищего старика?
— Ну, вот ты говоришь, с самим королём знался, а теперь сидишь в одной камере со старым попрошайкой. А ведь ты ещё даже не старик, — бродяга вздохнул. — Ладно, расскажу. Хоть время скоротаем… Оклеветал меня один ублюдок, мол, я серебро столовое украл, да ещё и ложку подбросил. Тьфу! Будто б мне жрать тогда было нечего… Ну, казнить, конечно, не казнили, но из стражи погнали, а идти мне больше было некуда. Перебивался, конечно, и конюхом, и носильщиком, пока здоровье позволяло, вот только с возрастом перед тобой закрывается всё больше дверей. В общем, так я и до попрошайничества докатился. Пока есть силы протянуть руку — ноги не протянешь, так у нас говорят. Худо-бедно, но жить можно. Порой за решётку попадаешь, вот как сейчас, но это терпимо. Помурыжат, да выпустят. Вот только нынче по городу нашего брата серые гоняют, так что совсем житья не стало…
— Что ещё за серые?
— Да ходят по всему Энгатару, нигде укрытия от них нет. В серых балахонах, с шипастыми булавами. Гоняют нашего брата «во имя Тормира», а под руку попадают и грабители с Висельной, и мальчишки-карманники, и попрошайки, как я, хе-хе. Сами себя называют Серыми судьями, орден церковный. Понабрали молодых, у кого руки чешутся, а те только рады. Верно говорят, судить всяк дурак горазд.
— Вижу, Церковь окончательно королю мозги запудрила, раз уж такое творится.
— Что ты! Король, говорят, сам это и затеял. С тех пор, как он жену собственную казнил вместе с патриархом, в городе такое творится, что я и не припомню, когда прежде такое было.
— Ну и Эдвальд, ну и наворотил, — вздохнул наёмник. — Мне точно не мешало бы его навестить. В прошлую нашу встречу он был слаб разумом, а теперь, видно, и вовсе растерял остатки рассудка.
— Говорят, он как овдовел, так сразу переменился. Будто ожил. Видать, супруга у него та ещё кровопийца была, — старик замолчал, но вскоре продолжил: — У тебя и в самом деле был меч Кальдора Моэна?
— Чтоб мне на месте провалиться, если я вру.