Пепел перемен, Том 4: Ни богов, ни королей

Верховный книжник почтительно склонился и, едва он покинул комнату, король вновь обратился к казначею:

— Как поживает ваш отец, Явос?

— Лорд Эйевос Таммарен встретил свой сто четвёртый день рождения прошлой зимой, ваше величество.

— Завидное долголетие, — улыбнулся король. — Полагаю, он привёл все свои дела в порядок?

— Разумеется, ваше величество, — ответил казначей. — Мой отец не питает иллюзий по поводу бессмертия. Хоть боги милостивы к нему, он всегда был человеком практичным.

— Наслышан о его практичности. Дом Таммаренов верно мне послужил, а ваш отец очень помог в восстановлении страны после войны. Но до того он так же верно служил Эркенвальдам, — заметил король, — а его дом так и не присоединился к восстанию.

— Таммарены служат Короне, а не королю, — глубоко вдохнув, произнёс казначей.

— Да, так вы всегда говорили, впервые я услышал эту фразу ещё ребёнком. Тогда мне недоставало мудрости понять её смысл, но спустя годы я зауважал Таммаренов именно за это. До меня в Энгате было много королей, а после меня, милостью Троих, будет ещё больше. Но корона всегда одна. Те, кто служит государству, а не государю — самые надёжные люди. Во всяком случае, для тех королей, что ищут блага для страны, а не для себя. И потому я желаю выдать Мерайю замуж за выходца из вашей семьи.

Услышав это, казначей оторопел. Он приоткрыл рот, сглотнул и, провёл рукой по лицу.

— Для меня это великая честь, ваше величество… — проговорил он. — Но за кого именно? Ведь семья наша весьма многочисленна, и боюсь, что многие её члены уже помолвлены.

— Я отправлю в Высокий дом надёжного человека, — улыбнулся король. — Ему не впервой выполнять для меня, скажем так, деликатные поручения.

— Как будет угодно вашему величеству, — Явос Таммарен почтительно склонил голову в знак согласия.

Отпустив казначея, Эдвальд Одеринг обратил свои мысли к Дракенталю. «Несомненно, — думалось ему, — мальчишка самозванец. Можно с лёгкостью поверить в десятки незаконнорождённых детей лордов Русвортов, в нескольких ублюдков, произведённых на свет сыновьями Морбетов, купающихся в золоте. Но допустить такое среди Рейнаров… Для семьи, настолько тщательно выбиравшей своим детям спутников, что это вошло в поговорки, это было попросту невозможно. Они утверждали, что их род не прерывался по прямой линии со времён самого Рейнара Могучего и никто во всей Энгате не смел с этим спорить.»

Но даже если счесть всё это ложью ради доброго имени дома, то Эдвальд никак бы не поверил, будто бы Дериан Рейнар спутался с какой-нибудь служанкой. Ведь это тот самый Дериан, который был настолько нелюдим и по возможности избегал праздников, турниров и балов, что, прежде чем он обзавёлся женой и детьми, ходили слухи, будто он предпочитает женскому обществу мужское не только на уроках фехтования… Нет, Эдвальд был совершенно уверен, что брат покойного Алистера Рейнара не мог оставить после себя незаконнорождённого сына, да ещё и держать это в тайне.

Два дня назад он отправил сокола в Одерхолд к сиру Винсу Амрену, тамошнему хранителю клинка, старому и опытному воину, у которого Эдвальд ещё в юношестве обучался владению мечом. Король собирался вверить ему войско, что отправится брать Дракенталь. Амрен, хоть и не отличался длинной именитой родословной, был опытным осадным командиром, а армии предстояла именно осада, иначе выстроенный в скалах Пламенный замок Рейнаров было не взять. Но в её успехе Эдвальд не сомневался ни на секунду.

«Но пока что следует усыпить бдительность самозванцев, — думал он. — Пусть эта Ида Морнераль подыщет подтверждение своим словам. Пусть сама внесёт смуту в умы лордов Долины.» Улыбнувшись собственным мыслям, король послал за писцом.

* * *

Пока Игнат лежал в беспамятстве, он видел мучительный, тревожный сон: бесконечно жаркое и яркое пламя, беспощадно пожирало мир. Объятые огнём леса и города, выжженные луга и поля, моря и реки, кипящие, словно вода в раскалённом котле. Игнат с ужасом взирал на сгорающий заживо агонизирующий мир, на погибающих в муках людей, тщетно молящих всех мыслимых богов. Всё, что ему было дорого, уничтожало пламя.

Но вдруг среди бушующего огня появилась пара глаз. Они горели ослепительно ярко, беспощадно глядя на гибель сущего. Вскоре языки пламени вокруг них стали сплетаться в фигуру. Поначалу её очертания были смутными, но со временем становились всё более различимы, пока, наконец, она не обрела лицо. В то же мгновение Игната охватил ужас, потому что лицо было его собственным. Страшное прозрение пронзило мага: это он всему виной, это из-за него мир охватило пламя…

Игнат очнулся в собственных покоях. В мокрой от пота одежде было холодно, дыхания не хватало, а сердце едва не выпрыгивало из груди. Он бы непременно вскочил с кровати, как это бывало раньше после ночных кошмаров, но противная слабость не давала даже пошевелить рукой. Голова гудела, а тело не желало слушаться.