От громкого грома молнии, Белку с её спального места подбросило в воздух. В её руках уже был зажат игломёт, и она некоторое время сучила ногами на полу, панически отползая назад, прежде чем успокоилась. Оружие само по себе выпало у неё из рук, и она схватилась правой рукой за сердце, отчаянно выдыхая воздух. Она открывала и закрывала рот, но не могла извлечь из себя ни малейшего звука. Она уставилась на меня с бешеными бирюзовыми глазами, в которых напрочь отсутствовал разум.
— Белка, прости что напугал, — я пролепетал, не зная, куда девать от её взгляда руки.
Мысленный щелчок пальцами прозвучал в тишине моего сознания, как удар хлыста. Шута нисколько не заботило, что мы оба едва не получили сердечный приступ секунду назад.
***
— Псих, тебя не понять, — устало вздохнула девушка, устраиваясь в своем спальном мешке. С прошлой успешной попытки вызвать молнию, как показал мне Шут, прошло уже больше суток — или сколько требовалось времени, чтобы нам снова захотелось спать. — То у тебя с первой попытки получается поднять ветер, и ты два раза подряд бьёшься током — то у тебя не получается ничего, хоть ты тресни!
— Да, — я слабо пошевелил губами.
Сил у меня больше не было даже для того, чтобы поднять голос. Я приступил к работе, как Шут и сказал — сразу, как только он замолчал. Первоначальные попытки не увенчались успехом, хотя я представлял всё в точности. И у меня даже получалось взбеситься, как он мне сказал. Наверное.
Решив, что утро вечера мудренее, я продолжил биться об стену уже после того, как проснулся. И всё без малейшего толку.
— Завтра — последний день, Псих, — напомнила мне Белка, обернувшись и бросив на меня взгляд своих бирюзовых настороженных глаз. — После этого мы переночуем здесь ещё раз — и в путь, уж с чем есть. Иначе у нас кончится еда и вода.
— Я знаю, — вздохнул я, закрывая глаза.
Нужно было отвлечься. Я мог до изнеможения биться в бетонную стену, но только будь у меня твердая уверенность в том, что я смогу её продолбить. В последние часы уверенность изрядно поколебалась, а мое упрямство все же до бараньего не дотягивало. Чуть-чуть.
— А как другие псионики чему-то учатся? Как это происходит? — вдруг догадался я спросить Белку, и она с проснувшимся интересом высунула из спальника нос. Девушка поправила волосы — рассыпанные чистые рубины на голове, и уселась на спальник передо мной, с удивительной гибкостью скрестив ноги на бедрах. Как мне показалось, не будь у неё ботинки, она скрестила бы ноги в позе лотоса. Она явно часто в этом упражнялась.
— Какие-то вещи у многих получаются сами по себе. Другим приёмам приходится понемногу учиться, — обронила девушка, и расслабленно зажмурилась. — Я много раз пробовала упражняться вместе со всеми. Но у меня, правда, ничего не получилось.
Она легко рассмеялась, словно маленькие звонкие колокольчики, и закрыла глаза. Я невольно скользнул взглядом по гладким линиям её лица, и с усилием отвел глаза. Когда она могла перехватить мой взгляд и заподозрить, будто я на неё пялюсь, не смотреть на неё было проще.
— Надо принять такую позу, чтобы не уснуть — с прямой спиной и скрещенными ногами, — с закрытыми глазами заговорила она. — Потом внимательно, но немного отстраненно отслеживать каждую мысль, которая скользит по сознанию, пока их не останется ни одной. Это — нужное состояние! — заметила Белка. — В безмолвном сознании, звучание любой мысли обретает особую силу. Кто-то даже с первого раза научается двигать предметы.