Пепел врага

Разговор прервала шустрая сестричка, похожая в своем накрахмаленном халате на белую подопытную мышь. Она осторожно приоткрыла дверь, просунула в образовавшуюся щель остренький носик и негромко пискнула:

– Скоро обход, заканчивайте беседу.

Верещагин просительно произнес:

– Я же только что пришел.

– Больного нельзя утомлять, – пропищала сестричка.

Сержант добавил:

– Брось, Света. Я и так тут, как в могиле.

– А вы, больной, молчите, – оборвала сержанта «мышка».

Тот довольно грубо рявкнул:

– Закрой дверь, зануда.

«Мышка» обиженно всхлипнула, но продолжала стоять на своем:

– Васильев, не хамите! А вы, товарищ капитан, вообще не должны здесь находиться. Зря я пошла вам навстречу. Зря пропустила. Теперь мне влетит от старшей сестры. А если завотделением увидит… – Глаза «мышки» с выступившими слезинками стали размером с чайные блюдца.

Верещагин пожалел девушку. Покопавшись в пакете, он достал оранжевый апельсин, прибавил к нему плитку горького пористого шоколада «Нестле» и, соорудив подарок, подошел к сестричке.

– Это вам, – протягивая лакомства, произнес он.

– Взятка? – пискнула «мышка».

По-джентльменски предупредительно капитан возразил:

– Дань уважения.

В коридоре раздались голоса. Это легендарный профессор начал обход раньше времени. Похожий на Дон Кихота, но без знаменитой бородки, сухопарый хирург шел по коридору в окружении свиты. Увидав начальника, «мышка» испуганно вздрогнула, прижала к груди подарок и прошмыгнула в палату. Прижавшись спиной к стенке, она простонала:

– Ну, все – сейчас Иваныч мне вставит.

Светило военной хирургии – специалист по огнестрельным ранениям – ворвался в палату со скоростью торнадо. Казалось, врач не умел стоять на месте. Он все время должен был двигаться.

На Верещагина хирург вначале не обратил внимания. Посмотрев на показания приборов, он констатировал:

– Положение стабильное.

За его спиной раздалось:

– Совсем как в официальных сводках про Чечню. Стабилизация продолжается, а изменений к лучшему не наблюдается.

Хирург оглянулся. Его пытливые глаза уставились на капитана:

– Это что за умник? Почему пропустили в палату без халата?

Прятавшаяся за спинами «мышка» только шмыгала носом в ожидании неминуемой взбучки. Строгая дама, сопровождавшая профессора на обходе и бывшая, по-видимому, той самой пресловутой старшей сестрой, скрипучим голосом возвестила:

– Товарищ капитан, немедленно покиньте палату. – Следующие слова она адресовала всхлипывающей девушке: – А с тобой будет отдельный разговор.

Верещагин собирался вступиться за сестричку, но его опередил похожий на литературного героя хирург. Поправив на носу очки, он внушительно пробасил, обращаясь к старшей сестре:

– Не нагнетайте, голубушка! Это я разрешил общение с пациентом. Так что Светлана тут ни при чем. Мы пообщаемся с капитаном минут пять наедине.

Деликатно подхватив десантника под локоть, хирург вывел его в коридор. Устроившись в темном закутке, профессор присел на край кадушки, в которой, по идее, должна была расти пальма. Он отогнул полу халата и из кармана брюк достал пачку сигарет.

Ловким движением выбив сигарету из пачки, профессор предложил:

– Курите.

Капитан, пребывавший в легком недоумении, потому что никакого разрешения от хирурга не получал, отказался:

– Я думал, что в госпиталях запрещено курить.

– Верно. Но мы живем в России, где запреты для того и существуют, чтобы их нарушать, – заявил хирург.

Глаза профессора при этом оставались грустными. Слишком часто они видели, как тает призрачная граница между жизнью и смертью.

– Вы капитан Верещагин? – попыхивая едким дымком недорогих сигарет, спросил профессор.

Этот вопрос заставил десантника еще больше удивиться.

– Так точно.

Профессор похлопал его по плечу:

– Ах, голубчик, оставьте эту казенщину. Я хоть и ношу погоны с большими звездами, военный врач все-таки, но излишнего формализма не переношу. Не радуют, понимаете ли, батенька, чины в наше время. Теперь если в чинах, то или вор, или прощелыга. Так, по крайней мере, общество думает.

«А он ведь прав. О военных сейчас мало кто хорошо отзывается. Солдатиков жалеют, а вот офицеров не жалуют. Писаки всякую ерунду в газетах пишут. Из-за ссучившихся сволочей пятно на всю армию легло», – подумал Верещагин, вслух спросив:

– Вы откуда мою фамилию знаете?

Хирург глубоко затянулся, докурил сигарету до фильтра и, затушив ее в кадке, ответил:

– Сержант твое имя в бреду часто повторял. Вот я и запомнил. Наверное, крепко уважает тебя сержант.

Проглотив комок, застрявший в горле, капитан отозвался:

– Наверное.

– Крепкий он парень, – задумчиво произнес хирург.

Верещагин невесело вздохнул:

– Как ему теперь жить?

Его собеседник недовольно поморщился:

– Ты не спеши сержанта списывать. Другие и при руках и при ногах не живут, а только небо коптят. От рождения немощью страдают и на судьбу жалуются. Все ноют, что не в той стране родились, не так родители воспитали или слишком маленькое наследство оставили. А Васильев – молодец. Не скулит. Он свое место в жизни и без ног найдет. Только помогать ему надо. Улавливаешь мысль, капитан?

– Улавливаю, – отозвался Верещагин.