Пепельная Луна

Когда в кабинет привели Этери, у Кати сжалось сердце. На плечи девушки был накинут тот самый платок, который она подарила Этери на день рождения, – черный с красными розами. Она зябко, по-старушечьи, в него куталась.

Появление Кати ее не удивило. Казалось, внутри этого человека садится батарейка. Немного заряда еще осталось – каких-нибудь пять процентов, но скоро они иссякнут, и свет в глазах погаснет. Впрочем, его уже не было. Этери смотрела перед собой отрешенно, и было совершенно очевидно, что глядит она не по сторонам, а внутрь себя, по инерции волоча ноги на оставшиеся пять процентов заряда.

Следователь молчал. Катя тоже – в горле у нее пересохло, она ничего не пила с утра, слова испарились. Они стояли друг перед другом как в пустыне. Катя забыла, зачем приехала, да она и не знала.

Еще утром воображение рисовало, что бедняжка Этери бросится в ее объятия, как ребенок, ищущий защиты у взрослых. Сбивчиво объяснит, как все произошло, и они вместе придумают, как быть дальше. По крайней мере, может быть, Этери даст понять, зачем представилась ее племянницей. В присутствии посторонних не поговорить, но Катя попыталась бы угадать ее мысли.

Сейчас одного взгляда на Этери было достаточно, чтобы понять, как далеки от реальности были эти представления. Между Этери и всем миром лежала выжженная пустыня. Во взгляде ее сквозило безумие. Эта девочка ничего не скажет, никого ни о чем не попросит и покорно взойдет на свою Голгофу, если так суждено.

– Этери, – Катя сделала к ней шаг и хотела обнять, но девушка отшатнулась, как дикий зверь от протянутой руки, стянула на груди концы платка и стала нещадно мять их в руках так, что платок вот-вот мог разорваться.

Следователь кивнул стоящему за спиной Этери охраннику. Тот понял без слов и осторожно, но настойчиво развернул ее к выходу. Она не сопротивлялась и даже не взглянула на Катю.

Что было потом, Катя помнила плохо. Они опять куда-то шли коридорами, следователь придерживал ей двери, предупреждал о ступеньках. Она писала о том, какая заботливая была племянница, хотя они познакомились только год назад, она была дочерью двоюродной сестры… Приходила вовремя, уходила тоже – к мужу… Писала и не узнавала свой почерк, кто теперь пишет от руки…

По дороге домой Катя остановилась на долгом светофоре прямо у тумбы с большой театральной афишей. «Опера Чайковского «Пиковая дама», – было написано крупными буквами, чуть ниже курсивом эпиграф из повести: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». Силуэт старухи графини напомнил ей Этери, кутающуюся в шаль.

О боже, театр! Только сейчас она вспомнила о билетах на сегодняшний вечер. Посмотрела на часы. Так и есть, спешить поздно. Надежда давно подарила цветы Александре Дурсеневой и, конечно, злится на Катю, что та не приехала и даже не позвонила. Почему-то представился Герман. Вот он мечется по сцене, повторяя в безумии: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!»

Зажегся зеленый. Катя еще раз взглянула на афишу и тронулась с места. Графиня как будто кивнула ей на прощание, а может, Этери еще раз что-то беззвучно прошептала в темноте своей камеры. То ли Кате, то ли самой себе, вытянувшей сегодня туз, ставший приговором.

Глава 7. Черный ворон

В первую субботу июля был запланирован выезд на дачу всей семьей. Повод достойный – Анне Ионовне исполнилось девяносто лет.

Оставшийся в наследство от Семена дом на Николиной Горе Аня и Надя называли по старинке дачей, Соня – фазендой, а Леонид – загородной резиденцией. Для Кати это был просто Дом, ее второй дом с большой буквы, частица сердца, память о Семене, дух которого, словно часовой, стоял у ворот и защищал Катин дом от любых невзгод.

Целый день посреди недели Катя посвятила уборке дома, готовя его к приему гостей. Порядок внутри она любила наводить сама: бережно протирала от пыли и ставила на место изысканные статуэтки, привезенные Семеном из разных стран мира, сама подметала и мыла пол, не жалея маникюра, – все это казалось ей сакральным действом. Дом стал для нее крепостью, а она заботилась о нем. Кате не хотелось, чтобы чужие руки прикасались к тому, что находится внутри, как будто это могло нарушить сложившуюся гармонию между ней и домом.

Исключение составляли разве что окна – два раза в год, весной и поздней осенью, Катя вызывала мойщиков окон из проверенной фирмы, которые за пару часов приводили в порядок все стекла. После их визитов дом словно молодел. В глядящих на яблоневый сад окнах появлялся озорной юношеский блеск. С ясными глазами встречал дом пробуждение природы весной и наступление зимних холодов осенью. И то и другое время года было прекрасно – искрящееся на солнце россыпями огоньков пышное белоснежное одеяние сада не менее замечательно, чем благоухающий яблоневый цвет. Прекрасен и юн становился дом, утопающий среди этой белизны старинного сада, уход за которым Катя полностью доверила садовнику, работавшему здесь еще при Семене и знавшему как давнего знакомого каждое деревце.