Мун тихонько потерся своим носом о нос Кати. Вот так молча, не издав ни звука, как приветствуют друг друга животные одной стаи. Катя обомлела и была так тронута его молчаливым объяснением теплого отношения, что на глазах у нее выступили слезы.
Виталина мгновенно оценила ситуацию и засуетилась: сама достала из горки с посудой еще один бокал и налила Кате шампанского.
«Я за рулем», – хотела было сказать Катя, но вовремя спохватилась. Отказываться тоже было не по этикету. Она пригубила и поставила бокал на стол.
– На что это он намекал? – шепнула ей Виталина в прихожей и изобразила господина Муна, сморщив лицо и потянувшись к Катиному носу. Нет, все же определенно ей было не меньше пятидесяти.
Катя отпрянула.
– Считайте, что это комплимент вашей квартире, – ответила она вежливо.
– Понятно, – с гордостью протянула Виталина. – Передавайте привет вашей придурочной.
Катя вздохнула: тут Виталина была права. Эту квартиру в Романовом переулке, дом пять, два раза смотрела Анна Павловна. Есть черные вдовы, а она была черным «клиентом» ведущих агентств недвижимости Москвы, причем кавычки все профессионалы, как ни странно, обнаруживали многим позже проделанной работы.
Попалось и Катино агентство «Фостер», хотя, казалось бы, уж всех собак в этом деле переели еще в девяностые.
Двести пятьдесят квадратных метров в фасадном доме Романова переулка, казалось бы, априори не могли привлечь человека безденежного.
Они привлекли человека безумного и более того – безудержно артистичного в своей афере.
Похожая на древнюю московскую купчиху, огромная дама с длинными черными волосами, в черном заношенном бархатном платье до пола, Анна Павловна казалась героиней картин Кустодиева, буквально только что пившей чай с баранками и огромной сахарной головой в каком-то чудом сохранившемся поместье.
Страдающая одышкой из-за лишнего веса, она героически, как на работу, ездила смотреть самые дорогие квартиры. Рассказывала, что сын хочет то арендовать, то купить апартаменты в центре для большой крепкой семьи. Не верить ей казалось кощунством, ведь и сама она была именно такая – большая, крепкая, внушающая доверие, несмотря на проплешины бархатного платья.
Когда в первый раз за ней после просмотра приехала машина – раздолбанные «Жигули» пятой модели, Катя еще списала это на экстравагантность, тем паче что необычных, артистичных и просто общеизвестно звездных клиентов ей было не занимать. Но, когда трюк повторился, она сделала выводы и приняла меры. Вежливо, но непреклонно Анне Павловне было отказано в просмотрах элитных квартир, на которые она ездила от скуки и самодурства, каждый раз прикрываясь рассказами о благих намерениях сына.
На самом деле Кате даже было ее жаль: сколько несчастных одиноких пожилых женщин, отдавших детям все и не получивших ничего взамен, повидала она на своем долгом веку в профессии. Но и потакать чужим чудачествам она не могла, заведомо впустую тратя время своих агентов и хозяев квартир.
– Не смогу передать, – сухо ответила Катя. – Говорят, она умерла. Но, надеюсь, сегодняшняя сделка с лихвой компенсировала ваши предыдущие потери времени.
Виталина театрально сложила руки на груди, вздохнула и широко перекрестилась.
– Свят, свят, свят, прости господи!
На самом деле Катя не была уверена в кончине Анны Павловны. Такое предположение сделал знакомый ей директор другого агентства, которое пожилая дама тоже терроризировала звонками. Может быть, просто нашла себе другое развлечение.
Вспомнив сморщенное лицо Виталины и то, как она внезапно потянулась к ее носу, вмиг сделавшись похожей на шарпея, Катя снова прыснула. Эту сценку она точно никогда не забудет!
Дорога из центра в Коньково оказалась свободнее, чем она ожидала: все-таки лето давало о себе знать не только раскаленным асфальтом. Еще каких-то полчаса, и она будет у матери. Надо завезти ей витамины, которые Катя заказывала из Америки, а Лёне – подарочный сертификат в спортивный гипермаркет. Подготовка к новому заплыву шла полным ходом, и благодаря его сочным рассказам о тренировках Кате, Надежде и Анне Ионовне казалось, что вместе с Леней тренируются и они.
– Как ты рано, – обрадовалась Надежда. – Как раз на оладьи поспела. Смотри, еще горячие.
За кухонным столом уже сидел Леня, уплетающий оладьи с черносмородиновым вареньем. В прошлом году кусты смородины на Николиной Горе дали небывалый урожай, и Надежда закатала столько банок варенья, что хватит еще на пару лет вперед.
Стопка оладий стремительно уменьшалась.
– Присоединяйся, пока я все не слопал! – приветствовал Катю Леонид. – Готовлюсь к тренировке. Пусть жиры сгорят в огне углеводов!
Только сейчас Катя поняла, что с утра у нее во рту не было маковой росинки, кроме глотка шампанского, пригубленного на встрече.
Оладьи таяли во рту. Катя не могла припомнить, чтобы мать так готовила для нее в детстве, да и вообще – готовила. Кроме печенья хоменташ по праздникам, которые она стала отмечать, как пошла в синагогу.
– Как у Сони дела? Давно она ко мне не заходила, – спросила Надежда, присев за стол между Катей и Леней.