Пепельное небо

— Думаю, мне знакома эта фамилия, — отвечает он саркастически.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Партридж.

— Лучшие из лучших, — говорит Брэдвел, — ничего себе, посмотрите-ка на него. Да ты у нас самые сливки общества!

— Откуда ты знаешь о моей семье?

— Грянул Взрыв, и неужели это просто совпадение, что был построен Купол, под который кто-то попал, а кто-то — нет? Ты не думаешь, что кто-то все это заранее спланировал?

— Прекрати, — мягко обрывает его Прессия. Все должно быть мирно. Прессия не может допустить, чтобы у Брэдвела испортилось настроение. Она обращается к Партриджу: — Как ты выбрался оттуда?

— Кто-то поместил в рамки чертежи первоначального плана Купола и подарил их моему отцу на двадцатилетие службы. Я изучил их, особенно систему вентиляции. Ее гул слышно всегда. Глубокий низкий гул, который сопровождает нас каждый день. Я начал вести дневник, — он держит в руке кожаную тетрадь, — и отмечал, когда она включалась и выключалась. А потом я понял, что я могу проскользнуть в основную систему. И что в определенный день, в определенное время, я мог бы пробраться сквозь лопасти системы обращения вентиляторов в момент, когда они останавливаются — примерно на три минуты сорок две секунды. А затем, в конце, я должен был обнаружить барьер из мембраны, в которой спокойно прорезал бы себе проход. Это я и сделал.

Он слегка улыбается:

— Меня продуло до костей, но зато не разрезало насмерть.

Брэдвел смотрит на него.

— И ты сбежал. Вот так просто. И никто под Куполом не спохватился? Никто не ищет тебя?

Партридж пожимает плечами.

— Сейчас их камеры ищут меня. Однако камеры никогда не были надежными. Это все из-за пепла. Что касается того, пойдут ли они искать меня… Никому нельзя покидать Купол, ни при каких обстоятельствах. Поиск запрещен.

— Но твой отец, — говорит Прессия, — я имею в виду, если он такая важная фигура… Разве он не может послать людей на поиски тебя?

— У меня с отцом не очень-то теплые отношения. В любом случае, раньше такого никогда не было. Никто не выходил наружу. Никто этого не хотел — в отличие от меня.

Брэдвел качает головой.

— Напомни, что в этом свертке?

— Личные вещи, — отвечает Партридж, — обычные мамины вещи. Кулон, музыкальная шкатулка, письмо.

— Я был бы не против взглянуть, — говорит Брэдвел, — может быть, увижу что-нибудь интересное.

Партридж замолкает. Прессия видит, что он не доверяет Брэдвелу. Чистый сгребает конверт с вещами своей матери и запихивает его обратно в свою сумку.

— Ничего особенного там нет.

— Так вот зачем ты пришел сюда — найти свою мать, свою святую? — спрашивает Брэдвел.

Партридж игнорирует его тон.

— Как только я увидел ее вещи, я стал сомневаться во всем, что мне говорили, чему меня учили. Мне говорили, что она умерла, поэтому я и в этом стал сомневаться.

— А что, если она действительно умерла? — спрашивает Брэдвел.

— Ну, я уже свыкся с этой мыслью, — стоически отвечает Партридж.

— Мы все свыклись с этой мыслью, — замечает Брэдвел. — Почти у каждого из нас есть люди, которых мы потеряли.

Брэдвел не знает историю Прессии, но и так понятно, что произошло. У каждого из выживших есть своя история. Партридж тоже ничего не знает о Прессии, и ей сейчас не хочется, чтобы он знал.

— Партриджу нужно найти Ломбард-стрит. Они там жили. По крайней мере, он может начать поиски оттуда, — говорит Прессия Брэдвелу, — и ему нужна старая карта города.

— Почему я должен ему помогать? — недоуменно спрашивает Брэдвел.

— Может быть, он нам тоже сможет помочь, — отвечает Прессия.

— Нам не нужна помощь.

Партридж молчит. Брэдвел садится и смотрит на них обоих. Прессия наклоняется к нему.

— Может быть, тебе и не нужна помощь, но она нужна мне.

— Зачем он тебе нужен?

— Он мне выгоден. Может быть, меня вычеркнут из списка УСР. Мой дед болен. Он — все, что у меня есть. Без какой-либо помощи, я уверена… — внезапно ей становится плохо, как будто то, что она выскажет вслух свои страхи — что дед ее умрет, что ее саму заберет УСР и что из-за ее больной руки от нее не будет пользы, — сделает их реальностью. У нее пересыхает во рту, слова не идут с языка. Но затем она выпаливает на одном дыхании: — Мы не справимся.

Брэдвел пинает ящик. Птицы пугаются резкого движения и, так как им некуда деться, безумно трепещут под его рубашкой. Он бросает взгляд на Прессию, и она понимает, что он уступит им. И возможно, уступит ради нее.

Ей не нужно сочувствие, она ненавидит жалость, поэтому она быстро произносит:

— Нам просто нужна карта. Дойти мы и сами сможем.

Брэдвел качает головой.

— С нами ничего не случится, — пытается убедить его Прессия.

— Ты могла бы справиться, но он — нет. Он не приспособлен к нашей среде. Мы просто зря потеряем отличного идеального Чистого, если позволим ему выйти и за первым же поворотом попасться в руки группи, которые снесут ему голову.

— Спасибо за доверие, — произносит Партридж.

— Какая улица? — перебил Брэдвел.

— Ломбард-стрит, — ответил Партридж, — десять дробь пятьдесят четыре, Ломбард-стрит.

— Если улица существует, я отведу тебя к ней. А затем, наверное, тебе нужно будет спешить обратно под Купол, к папочке.