Пепельные цветы

Это уже выходило за все границы мыслимого и немыслимого. Он что тут вообще из себя возомнил, этот мужлан! И что это за отношение!

— Только смотри, мышь ты городская, не повыдёргивай саму зелень. Ты, поди, чеснока-то в своём Лондоне и не видела сроду.

— Я никогда не была в Лондоне, — почему-то ответила Беатрис. Говорить надо было о чесноке: возмущаться, негодовать, послать Маклахена к чёрту наконец. А она о каком-то дурацком Лондоне.

— Плевать, — равнодушно отозвался хозяин, снова поворачиваясь к окну. — Пару грядок можешь обработать до завтрака, всё равно заняться тебе нечем.

— Я не буду этого делать, — сказала Беатрис как можно спокойнее.

— Первый паром проходит Гир приблизительно в семь сорок, — не менее спокойно ответил Маклахен. — Дождёшься его на причале, здесь ты мне не нужна. Деньги за сутки отдашь моей жене. Проваливай.

— Послушайте, — попыталась Беатрис воззвать к его разуму, к чему-то человеческому, что так или иначе должно заполнять место в его груди или сердце, или где там у человека обычно находится душа. — Послушайте, мы же цивилизованные люди. Я ваша гостья в конце концов. Я плачу вам деньги за… за какой-то чулан! И я ожидаю к себе соответствующего отношения. А вы относитесь ко мне, как…

— Проваливай ко всем чертям! — рявкнул хозяин, не поворачиваясь.

— Хорошо, — отозвалась Беатрис, пораздумав. — Хорошо, я сделаю то, о чём вы просите, но учтите, что…

— Я никого ни о чём не прошу, — усмехнулся Маклахен. — Если я сказал «проваливай», это надо понимать как приказ.

К щекам Беатрис прилила кровь. Больше всего хотелось ударить этого мерзавца, — подойти и хорошенько дать ему по этой крупной морде: по губам-вареникам, по носу-картошке, по узкому лбу настырного питекантропа…

Но она нисколько не сомневалась, что он тут же её и убьёт. Ну, по крайней мере, прибьёт до полусмерти. А потом они, вдвоём с женой, отнесут безвольно обмякшее полуживое тело Беатрис на причал и там бросят у самой кромки. Снесут туда же чемодан (разумеется, не затруднив себя сбором уже распакованных вещей, в числе которых и фарфоровый слон). Придёт паром. Как-бы-матросы загрузят на него бесчувственное тело Беатрис и увезут его на большую землю, где она и придёт в себя от того, что какой-то узкоглазый китаец кольнёт её, валяющуюся в порту, штыком, чтобы убедиться, что она мертва. Очнувшаяся от боли Беатрис завизжит, испуганно раскрыв во всю европейскую ширь свои красивые миндалевидные глаза в эти азиатско-китайские глазки-щёлочки. И тогда… Страшно представить, что произойдёт дальше!..

Ну что ж, в конце концов ей ведь действительно совершенно нечего делать до завтрака. Почему бы не подышать свежим воздухом, не познакомиться с островом поближе. Погода, кажется, обещает быть неплохой, а от огородной земли, она помнила, идёт такой восхитительный запах!

— Хорошо, сэр, — произнесла она, не глядя на хозяина. — Сейчас я приведу себя в порядок и пойду полоть чеснок.

Маклахен ничего не ответил; достал кисет и принялся скручивать самокрутку…

Хорошо. Чеснок, да? Ладно, хотя бы узнаю, как это растёт. А завтра… А завтра я, возможно, уеду отсюда. Хотя бы затем, чтобы сказать мерзавцу Гарри всё, что я о нём думаю. Пусть китайцы сбросят на меня свою термоядерную бомбу, но жить в этой хибаре, рядом с этим хамом…

В гостиной, куда Беатрис вышла через час, о чём-то разговаривали Меган Маклахен и тот лысоватый господин с хитроватым лицом страуса, которого она мельком видела вчера. Он приехал чуть позже.

— Что ж вы от меня-то хотите, — бубнила Меган Маклахен. — Я что, я ж ничего. Всем заправляет хозяин отеля.

— Представьте себе, доброе утро, — обратился господин к Беатрис, едва она вошла. — Представьте себе, хозяин поселил меня… где бы вы думали? В курительной!

— Неизвестно, кому из нас повезло больше, — отозвалась Беатрис, многозначительно взглянув на хозяйку. — Я живу в чулане.

— В чулане? — господин был явно ошарашен.

— Согласитесь, это форменное безобразие! — продолжала Беатрис, обращаясь не столько к нему, сколько к Меган Маклахен. — Это неслыханно и невиданно!

— Да я-то что ж, — повторила хозяйка своё излюбленное оправдание. — Всем заправляет муж.

— Муж да жена — одна сатана, — хохотнул господин.

Меган Маклахен бросила на него укоризненный взгляд, покачала головой, сокрушаясь.

— Полно вам, господин Не-знаю-как-вас-там, — сказала она.

— Меня зовут Липси, — поклонился господин в сторону Беатрис. — Нид Липси.

— Вот и славно, — кивнула хозяйка. — Полно вам, господин Липси.

— Да, меня поселили в курительной, — продолжал тот, не глянув на хозяйку. — Но я не жалуюсь. Не жалуюсь, госпожа…

— Беатрис. Просто Беатрис.

— Да, прекрасное имя. Я не жалуюсь, я прекрасно понимаю, что нужно радоваться тому, что имеешь. Это правило номер одиннадцать, записная книжка номер один. И потеряв большее, нужно благодарить судьбу за то, что осталось хотя бы и меньшее. Номер двадцать семь, там же.

«Какой он странный, этот Нид Липси, — подумала Беатрис. — Даже не знаю, кто из них больший чудак — вчерашний мой знакомец, или этот».