Пьер и Мария Кюри

Ну что ж, да… Эта повесть изобилует «положительными типами». Но я ничего не могу поделать: они существовали и были такими, какими я пытаюсь их изобразить. Все жизненные спутники Мари, начиная с тех, кто знал ее со дня рождения, и кончая друзьями ее последних дней, предоставили бы нашим романистам, любящим мрачные тона, бедный материал для анализа.

В Ларкуэсте самый проницательный наблюдатель не мог бы отличить крупного ученого от скромного исследователя, богатого от бедного. Под небом Бретани — было ли оно ясным, или хмурым — я ни разу не слыхала разговоров о деньгах. Наш старейшина Шарль Сеньобос подавал нам самый высокий, самый благородный пример. Не выставляя себя поборником каких-либо теорий или доктрин, этот старый либерал сделал свое имущество достоянием всех. Всегда открытый дом, яхта «Шиповник», лодки принадлежали ему, но их хозяином был он меньше всех. А когда в его освещенной фонариком даче давался бал, то под аккордеон, игравший польки, лансье и местный танец «Похищение», вертелись вперемежку хозяева и слуги, ученые и дочери крестьян, бретонские моряки и парижанки.

Наша мать молча присутствовала на этих праздниках. Ее подруги, знавшие уязвимое место этой застенчивой женщины, сдержанной в обращении, почти суровой, иной раз скажут ей, что Ирэн хорошо танцует, а на Еве хорошенькое платье. И тогда прелестная улыбка гордости внезапно озаряла усталое лицо Мари.

Глава XXIII В Америке

Однажды майским утром 1920 года в малюсенькой приемной Института радия появилась какая-то дама. Она назвалась миссис Уильям Броун Мелоней, представителем большого журнала в Нью-Йорке. Невозможно себе представить ее деловой женщиной. Маленькая, хрупкая, почти калека: из-за несчастного случая в юности она прихрамывает. У ней седоватые волосы и огромные черные поэтические глаза на красивом бледном лице. Она с трепетом спрашивает у открывшей дверь прислужницы, не забыла ли мадам Кюри о том, что назначила ей свидание. Этого свидания она добивается уже несколько лет.

Миссис Мелоней принадлежит к все возрастающему числу людей, которых восхищает жизнь и работа Мари Кюри. А так как американская идеалистка вместе с тем и крупный репортер, то изо всех сил стремилась приблизиться к своему кумиру.

Мари приняла ее у себя в лаборатории.

«Дверь отворяется, — напишет после миссис Мелоней, — и входит бледная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне еще не приходилось видеть. На ней черное платье из бумажной материи. На ее прекрасном, кротком, исстрадавшемся лице запечатлелось отсутствующее, отрешенное выражение, какое бывает у людей, всецело поглощенных научною работой. Я сразу почувствовала себя непрошеною гостьей.

Я стала еще застенчивее, чем мадам Кюри. Уже двадцать лет я профессиональный репортер, а все-таки я растерялась и не смогла задать ни одного вопроса этой беззащитной женщине в черном бумажном платье. Я пыталась объяснить ей, как интересуются американцы ее великим делом, старалась оправдать мою нескромность. Чтобы вывести меня из замешательства, мадам Кюри заговорила об Америке.

— Америка имеет около пятидесяти граммов радия, — сказала мне она. — Четыре в Балтиморе, шесть в Дэнвере, семь в Нью-Йорке… — она перечислила все остальное, назвав местонахождение каждой частицы радия.

— А во Франции? — спросила я.

— У меня в лаборатории немного больше одного грамма.

— У вас только один грамм радия?

— У меня? О, у меня лично нет совсем! Этот грамм принадлежит лаборатории.

…Я заговорила о патенте, о доходах, которые обогатили бы ее. Она спокойно ответила:

— Радий не должен обогащать никого. Это элемент. Он принадлежит всему миру.

— Если бы вы имели возможность наметить себе во всем мире вещь, самую желанную для вас, то что вы выбрали бы? — спросила я безотчетно.

Вопрос был глупый, но оказался вещим.

…В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия была сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь ее запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей».

Можно себе представить, как это ошеломило культурную американку! Миссис Мелоней лично посетила и потому знает мощные лаборатории Соединенных Штатов, вроде лаборатории Эдисона, похожей на дворец. Рядом с этими грандиозными сооружениями Институт радия, новый, приличный, но построенный в скромных масштабах французских университетских зданий, кажется жалким. Миссис Мелоней знакома и с заводами Питтсбурга, где обрабатывают минералы, содержащие радий. Она помнит черные столбы дыма над их трубами и длинные поезда, груженные карнотитом, содержащим драгоценное вещество…

И вот она в Париже, в бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий. И она спрашивает:

— Что бы хотелось вам иметь?

Мадам Кюри спокойно отвечает:

— Мне был бы нужен один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.