Пьер, или Двусмысленности

Убийства совершаются маньяками; но серьезные мысли об убийстве – это удел хладнокровных головорезов. Пьер был именно таким – рок или что там еще сделал его таким. Но именно таков он был. И когда эти картины проплыли перед его мысленным взором, когда он подумал обо всех двусмысленностях, которые окружали его, каменные стены со всех сторон, которые он не мог преодолеть, миллион раздражающих обстоятельств его в высшей степени злой доли, то последняя призрачная надежда на счастье ускользнула от него, сгорела, как в языках пламени, и, глядя в будущее, он видел лишь черную бездонную пропасть преступления, к самому краю которой его оттеснили, где он, шатаясь, каждый час боролся с собой, – тогда он ликующе приветствовал предельную ненависть Глена и Фредерика; и убийство, совершенное, чтобы отразить их бесчестный удар на публике, казалось единственным достойным продолжением такой отпетой карьеры.

III

Как статуя, коя, водруженная на крутящийся пьедестал, показывает то одну свою конечность, то другую, то лицо, то спину, то бок, постоянно меняя также свой общий профиль, так кружится и скульптурная душа человека, когда ее поворачивает рука правды. Только ложь никогда не меняет, а посему не ищите в Пьере никакого постоянства. Ни один лицемерный конферансье не появляется за ним следом, чтобы называть каждое его превращение. Улавливайте смены его превращений, и да будет вам в помощь ваша интуиция.

Прошел еще день; Глен и Фредерик никак не заявили о себе, и Пьер, Изабелл и Люси жили вместе. Участие Люси в домашней жизни стало оказывать замечательное действие на Пьера. Иногда, для тайно-зоркого взгляда Изабелл, он, казалось, смотрел на Люси с выражением, плохо подходящим для их простых, так называемых, исключительно родственных отношений, а потом также с другим выражением, еще более для нее непонятным, – выражением страха и благоговейного трепета, не без примеси нетерпения. Но его личное отношение к Люси было сама деликатность и любящая внимательность – ничего больше. Он никогда не оставался с ней наедине; хотя, как прежде, иногда оставался наедине с Изабелл.

Люси, казалось, совсем не желала добиться для себя какого-то места рядом с ним, не проявляла ни малейшего нежелательного любопытства по отношению к Пьеру и никакого болезненного смущения – к Изабелл. Несмотря на это, казалось, она все более и более, час за часом, каким-то необъяснимым образом скользила меж ними, не касаясь их. Пьер чувствовал, что некая странная божественная сила была рядом с ним, охраняла его от некоего небывалого зла, а Изабелл живо ощущала какую-то неуловимую беглую поддержку. Все же когда все трое были вместе, то чудесное спокойствие, и кротость, и полное отсутствие какой бы то ни было подозрительности у Люси исключало всякую возможность обыкновенного замешательства; так что если замешательство когда и царило под этой крышей, то это происходило в те моменты, когда Пьер оставался наедине с Изабелл, после того как Люси покидала их безо всякого умысла.

Тем временем Пьер все еще работал над своей книгой, с каждой минутой становясь все более чувствительным ко всякого рода обстоятельствам, крайне неблагоприятным, под влиянием которых продвигались его труды. И так как теперь его сосредоточенная работа, продвигаясь вперед быстрыми темпами, требовала от него все больше и больше напряжения и сил, он стал чувствовать, что он все меньше и меньше привносит в нее. Ибо это было не только личное мучение Пьера, быть незримо – хотя и непредумышленно – подгоняемым и в период душевной незрелости пытаться создать зрелое произведение, – обстоятельство, достаточно плачевное само по себе; но также, переживая период неотступного безденежья, он вдобавок оказался втянут в долгую и затянувшуюся в выполнении работу, и совершенно неизвестно было, ждет ли это в конце коммерческий успех. Почему так обстояли дела, с чего все началось, можно было бы объяснить до конца и к большой пользе, но пространство и время приказывают молчать.