Но в этой «Голове незнакомца», написанной «неизвестным художником», отвлеченное общее совершенство сливалось с совершенно поразительным, случайным сходством в создании совокупного мощного впечатления и на Пьера, и на Изабелл. Притягательность этого полотна вовсе не уменьшилась от явной незаинтересованности Люси в той самой картине. В самом деле, Люси, коя воспользовалась предлогом постоянных толчков от толпы, выскользнула из руки Пьера и поэтому шаг за шагом прошла далеко вперед по картинному холлу; Люси прошла мимо странной картины, не бросив на нее даже беглого взгляда, и теперь бродила вокруг в ровно противоположном конце холла, где в это самое мгновение она замерла неподвижно перед вполне приличной репродукцией (второй из двух единственных хороших картин из всего собрания) той прекраснейшей, в высшей степени трогательной, но одной из самых страшных женских головок – «Ченчи»[212] кисти Гвидо. Дивность этой головы, возможно, заключается главным образом в разительном, предполагаемом контрасте, наполовину схожем и наполовину подобном тому, почти сверхъестественному виду, который порой имеют девушки южных народов, а именно: кроткие и светлые голубые глаза в соединении с удивительно белым цветом лица, дополненные иссиня-черными волосами. Но при голубых глазах и белой коже волосы Ченчи золотого цвета – значит, с точки зрения натуры все находится в прямой, естественной гармонии, которая, как бы там ни было, даже больше подчеркивает предполагаемую причудливую непоследовательность – как столь прекрасное создание с золотыми кудрями ангела было, так сказать, окутано двойным черным крепом двух самых ужасных преступлений (в одном она была участницей, в другом – сообщницей), какие возможны в цивилизованном обществе: инцесте и отцеубийстве.
И теперь эта «Ченчи» и «Незнакомец» были помещены на некоторой высоте, на одном из верхних креплений; и с противоположных стен они смотрели точно в лицо друг другу, так что казалось, что они втайне ведут немой разговор поверх голов живых зрителей, что прогуливались внизу.
Как выглядит «Ченчи», известно каждому. «Незнакомец» представлял темноволосого, привлекательного молодого мужчину, голова которого зловеще выступала на мрачном, темном фоне и который двусмысленно улыбался. Невозможно было различить никакого занавеса; темная голова с волнистыми, курчавыми, темными волосами, казалось, просто выплывала из портьер и теней. Но Изабелл явственно различала в глазах и челе на портрете туманные черты безошибочного сходства с собою, в то время как для Пьера это лицо было в каком-то смысле воскресением из пепла той копии, которую он сжег на постоялом дворе. Это не было сходство отдельных черт, но проницательный взгляд, тонкая внутренняя гармония целого были почти те же; и при этом, несмотря ни на что, здесь присутствовало недвусмысленное веяние чужих стран, дыхание Европы, и в чертах портрета и в самой манере письма.
– Это?.. Это?.. Как такое может быть? – повторяла Изабелл напряженным шепотом.