Некий слух о разрыве его помолвки с Люси Тартэн, о его уже состоявшемся бракосочетании с бедной и одинокой сиротой, о реакции его матери на эти события – о таких слухах Пьер теперь написал своему кузену, которые, – что весьма вероятно, – в апартаментах его городских родственников и знакомых, могли появиться перед его прибытием в город. Но он не намекнул и словом о каком-либо возможном комментарии относительно этих вестей. Он просто продолжил, что теперь, из-за каприза жизни, – который был всего лишь, согласно поговорке, непрочной военной удачей – он пока полностью полагается на свои собственные ресурсы для с поддержки себя самого и своей жены, а также для временного содержания девушки, которую по недавно появившейся серьезной причине он решил взять под особую опеку. Он рассчитывал на постоянное место жительства в городе не без неких почти четких планов относительно получения соответствующего дохода и без какой-либо скрытой опоры на какого-либо из его богатых и многочисленных родственников. Дом, так красиво и заранее предложенный Гленом, был ему теперь вдвойне и втройне желателен. Но слуги, загодя занятые и старым фарфором, и старым серебром, и старыми винами, и мокко, теперь стали в целом не нужны. Пьер просто занял бы место – на короткий период – достойного старого клерка и, – насколько Глен был в этом заинтересован, – просто занялся бы заботами о жилье, пока его планы не определились. Его кузен оригинально проиграл свою самую щедрую увертюру, чтобы пригласить предполагаемую невесту Пьера, и, хотя другая леди теперь заняла её место у алтаря, Пьер всё же продолжает относиться к предложению Глена как безличному в этом отношении и имеющему равную ссылку на любую девушку, которая будет способна доказать свое притязание на руку Пьера.
Поскольку с тех пор не появилось какого-либо универсального сложившегося мнения в таких вопросах, Глен, руководствуясь общепринятыми правилами, не сможет считать настоящую г-жу Глендиннинг в целом столь подходящей и достойной Пьера, как он, возможно, полагал, держа на примете других многочисленных молодых леди. Тем не менее, Глену стоит обращаться с ней со всей прямотой своего родства и вниманием. В заключение Пьер сказал, что он и его половина размышляют о срочном отъезде, и очень вероятно, что они прибудут в город спустя сорок восемь часов после отправки по почте настоящего письма. Поэтому он попросил Глена посмотреть перед их прибытием за небольшим комплектом наиболее важной домашней утвари для собственных нужд, проветрить и обеспечить освещением комнаты, а также предупредить доверенного клерка о том, к чему ему стоит готовиться. Затем без какого-либо тонкого и длинного продолжения, состоящего из – «…Твой, самый настоящий и искренний, мой дорогой Кузен Глен…", – он закончил письмо резкой и отдельно поставленной подписью – «PIERRE».
Книга XVI
Первая ночь по их прибытии в город
I
Путь был пройден.
Проселочная дорога, по которой они ехали, входила в город через удивительно широкую и извилистую улицу, служившую главным проездом для его не очень богатых жителей. На небе совсем не было луны, только несколько звезд. Начинались первые ночные часы, когда магазины уже закрываются, а силуэт почти любого странника, как только он проходил через неровный свет, отраженный от окна, говорил о том, что человек спешит не из дому, а домой. Проезд был извилистым, но все же чистым, что не создавало значительного препятствия для взгляда на его уходящий вдаль внушительный вид; поэтому, когда кучер достиг вершины длинного и очень пологого склона, бегущего к неясному сердцу города открывающейся мерцающей перспективой из двух длинных и параллельных рядов фонарей – фонарей, которые, казалось, предназначались не для того, чтобы рассеять общий мрак, а показать некий неясный путь, ведущий через него во мрак ещё более глубокий – когда кучер достиг этой весьма важной точки, то весь широкий треугольник города, казалось, на мгновение, смутно и подавлено предстал перед глазами.
И теперь, прежде чем спуститься по пологому склону, уже находясь на вершине, пассажиры, вследствие долгой тяжёлой болезненной тряски и утомительной, тянущейся езды, внезапно ощутили некое большое изменение в характере дороги. Кучер, казалось, переворачивал пушечные ядра всех калибров. Схватив руку Пьера, Изабель с нетерпением и дурным предчувствием спросила, что стало причиной такого весьма странного и неприятного превращения.
«Мостовые, Изабель; это – город».
Изабель промолчала.
Но в первый раз за много недель по своей воле заговорила Делли:
«Тут не столь мягко, как на зеленом газоне, господин Пьер».
«Нет, мисс Алвер», – сказал Пьер, очень ожесточенно, – «похороненные сердца неких умерших граждан, возможно, вылезли на поверхность»
«Сэр?» – сказала Делли.
«И они здесь действительно столь жестокосердны?» – спросила Изабель.