ПЬЕР

«Да, она должна приехать, мой брат; она должна приехать. Но это вплетёт очередную нить в общую загадку, брат мой. – У неё есть то, что называется памятью, Пьер; память? Она у неё есть?»

«У всех у нас есть память, сестра моя»

«Не у всех! Не у всех! – у бедняжки Белл есть, но очень короткая. Пьер! Я видела её в каком-то сне. Она светловолосая – голубые глаза – она совсем не так высока, как я, хотя и не намного»

Пьер встал. «Ты видела Люси Тартэн в Оседланных Лугах?»

«Действительно ли Люси Тартэн – её имя? – Возможно, возможно, – но также во сне, Пьер, она приезжала со своими голубыми глазами, умоляюще обращёнными ко мне; мне кажется, что она как будто уводила меня от тебя, – полагаю, что тогда она была больше, чем твоя кузина, – полагаю, что она была тем хорошим ангелом, про которого говорят, что он парит над каждой человеческой душой; и полагаю – о, полагаю, что я была твоим другим, – твоим другим ангелом, Пьер. Посмотри: посмотри на эти глаза, – эти волосы – нет, эти щёки, – все – тёмные, тёмные, тёмные, – и она – голубоглазая – светловолосая – о, как раз с красными щеками!»

Она встряхнула своими эбеновыми локонами, она уставилась на него эбеновыми глазами.

«Скажи, Пьер; разве я облачена в траур? Бывают ли могилы так украшены? – О, Боже! Отчего я не родилась с голубыми глазами и со светлыми волосами! Из них создают небесную ливрею! Ты когда-нибудь слышал о добром ангеле с тёмными глазами, Пьер? – нет, нет, нет – полностью синими, синими, синими – настоящей небесной синевы – ясной, яркой, невыразимой синевы, которую мы видим в безоблачном июньском небе. – Но добрый ангел должен приехать к тебе, Пьер. Тогда оба будут рядом с тобой, мой брат; и ты, возможно, сможешь выбирать, – выбирать! – Она должна приехать; она должна прийти. – Когда прибудет она, дорогой Пьер?»

«Завтра, Изабель. Так здесь написано»

Она уставилась на скомканный конверт в его руке. «Подло будет спрашивать, но не будет ошибкой предположить ответ. – Пьер, – нет, я не должна была говорить это, – ты можешь дать его мне?»

«Нет; я не позволил бы тебе прочитать его, моя сестра; я бы не смог, потому что у меня нет никакого права – никакого права – никакого права, – именно так; нет: у меня нет никакого права. Я сожгу его сейчас же, Изабель»

Он отошёл от неё в соседнюю комнату, бросил письмо в печь и, проследив за ним до последних частиц пепла, вернулся к Изабель.

Она смотрела на него с бесконечной грустной иронией.

«Оно сгорело, но не потерялось; его не стало, но оно не пропало. Через печь, трубу и дым оно взлетело в пламени и ушло как свиток в небеса! Оно должно явиться вновь, мой брат. – Горе мне – горе, горе! – горе мне, о, горе! Не говори со мной, Пьер; оставь меня сейчас. Она должна приехать. Злой ангел будет ухаживать за Добрым; она будет жить с нами, Пьер. Не сомневайся: моё внимание к ней превзойдет её внимание ко мне. – Позволь мне теперь побыть одной, брат мой»

IV

Из-за неожиданного прошения войти в его частную жизнь – прошения, в котором он вряд ли мог бы когда-нибудь отказать Изабель, так как она неукоснительно, если не по некой очень разумной причине, воздерживалась от прав на него, – Пьер, находясь в среде этих конфликтных, вторичных эмоций, сразу же после первоначального знаменательного эффекта странного письма Люси был вынужден предоставить Изабель некую атмосферу гарантии и понимания его содержания; всё же, в основном, он всё ещё был добычей разнообразных пожирающих тайн.

Вскоре, когда он уже покинул комнату Изабель, эта таинственность полностью изменила его; и как только он машинально уселся на стул столовой, мягко предложенный ему Делли – поскольку тихая девушка видела, что некоторая странность в нём нуждалась в неподвижности, – сознание Пьера уже было занято тем, как любым возможным и разумным путём внушить, что Люси могла быть вдохновлена замечательным ощущением внешне чего-то, где-то и как-то притворного, маскирующегося или несущественного, представленном им в глазах мира в весьма исключительном очевидном положении. Дикие слова Изабель все ещё звучали у него в ушах. Это было негодование всей женской сути, предположившей, что Люси, всё ещё хранившая внутри своего сердца преданность, оказалась готовой прибыть к нему, считая вместе с остальной частью мира, что Пьер был обыкновенным женатым человеком. Но какова – какова возможная причина – из-за какого возможного намека она должна была подозревать обратное или считать что-либо необоснованным? Ведь ни в настоящее время, ни в любой другой последующий период, Пьер не воображал, или, возможно, не мог вообразить, что в её чудесном предчувствии Любви у неё могло сложиться какое-то определенно точное мнение о характере тайны, которая, расползаясь, столь феерически окутывала его. Но здесь определённая мысль мимоходом вторила ему.