— Знаю, но если бы можно было на минутку снять с него покрывало… Это очень важно.
Молодой врач задумался на секунду, затем кивнул сестре, и та откинула одеяло.
— Я вам очень благодарен, — сказал Аллейн три минуты спустя, накрывая мальчика.
— Если я вам больше не нужен…
— Да, большое спасибо, не буду вас задерживать. Спасибо, сестра. Я лишь переговорю с констеблем и уйду.
Во время измерения Тревора констебль стоял за кроватью.
— Вы тот парень, что приехал со «скорой»? — спросил Аллейн.
— Да, сэр.
— Вас надо сменить. Вы слышали об инструкциях мистера Фокса касаемо ногтей мальчика?
— Да, сэр, слышал, но уже после того, как мальчика вымыли.
Аллейн шепотом выругался.
— Но я случайно заметил… — Констебль с невозмутимым выражением лица вынул из кармана кителя сложенный листок бумаги. — Когда мы ехали в «скорой», сэр, мальчика накрыли одеялом, но одна рука свисала, и я заметил, что у него грязь под ногтями, как это часто бывает у мальчиков, однако сами ногти обработаны, Бесцветный лак и все такое. Тогда я пригляделся и увидел, что два ногтя сломаны, а остальные вроде как забиты красными ворсинками. Я вычистил их перочинным ножом. — И констебль скромным жестом подал Аллейну сложенный листок бумаги.
— Как вас зовут? — спросил Аллейн.
— Грантли, сэр.
— Хотите перейти в уголовный розыск?
— Очень хочу.
— Когда будете писать заявление о переводе, обратитесь ко мне за рекомендацией.
— Спасибо, сэр.
Тревор Вир издал продолжительный вздох. Аллейн взглянул на полуприкрытые глаза, длинные ресницы, пухлые губы, столь неприязненно улыбавшиеся в то утро в «Дельфине». Теперь это был просто рот больного ребенка. Аллейн коснулся холодного, покрытого испариной лба мальчика.
— Где его мать? — спросил Аллейн.
— Говорят, едет.
— Я слышал, с ней нелегко. Не оставляйте мальчика, пока вас не сменят. Если он заговорит, записывайте.
— Мне сказали, что он вряд ли скоро заговорит, сэр.
— Знаю, знаю.
Появилась медсестра с подносом, накрытым салфеткой.
— Хорошо, — сказал Аллейн, — я ухожу.
Он отправился в Скотленд-ярд, подкрепившись по дороге кофе и яичницей с беконом. Фокс уже был на работе. Он появился в кабинете Аллейна как всегда спокойный, рассудительный, подтянутый и чрезвычайно опрятный. Фокс кратко изложил последние новости. Близких родственников у Джоббинса, похоже, не было, но хозяйка «Друга речника» слышала, как он упоминал о двоюродном брате, служившем начальником шлюза близ Марлоу. Рабочие сцены и служители были проверены и исключены из списка подозреваемых. По их словам, ежевечерний осмотр театра всегда проводился с особой тщательностью.
Бейли и Томпсон закончили снимать отпечатки в театре, но ничего значительного не обнаружили. Из гримерных также ничего интересного извлечь не удалось, если не считать записки, написанной Гарри Гроувом и адресованной Дестини Мед, которую та беззаботно сунула в коробку с гримом.
— Очень откровенная записка, — с неодобрительной миной заметил Фокс.
— О чем же он откровенничает?
— О сексе.
— Вот как. Для нас это интереса не представляет?
— В отношении расследования, никакого, мистер Аллейн.
— Как насчет комнаты Тревора?
— Он делит ее с Чарльзом Рэндомом. У мальчишки там куча комиксов с ужасами. Некоторые из них, американского производства, вполне попадают под закон об импорте детской литературы. В одном рассказывается о весьма мускулистой особи женского пола по имени Жах, на самом деле она вампир. Дама режет на части олимпийских чемпионов и всюду оставляет свой автограф, написанный кровью, — «Жах». На мальчика, видимо, эта выдумка произвела глубокое впечатление. Он намалевал «Жах» поперек зеркала в гримерной красной помадой, и мы обнаружили то же слово на зеркалах в туалете и на стене одной из лож наверху. Надпись на стене стереть пока не удалось.
— Поросенок несчастный.
— Хозяйка «Друга речника» полагает, что он плохо кончит, и во всем винит его мать. Где-то она права. Мамаша играет на электрогитаре в клубе со стриптизом, любит приложиться к бутылке, сына забирает из театра через раз, и мальчик болтается беспризорным. Так сказала миссис Дженси.
— Миссис?..
— Дженси. Хозяйка пивной. Славная женщина. Блюиты живут неподалеку от нее, где-то за улицей Табард.
— Что еще?
— Пальчики. Ничего сенсационного. Бейли взял несколько очень четких контрольных образцов из гримерных. Верх постамента заляпан отпечатками зрителей, наполовину стертыми уборщицами.
— Для нас ничего нет?
— Похоже, нет. Вполне разумно предположить, — со свойственной ему невозмутимостью и рассудительностью продолжал Фокс, — что, если мальчик хотел отомстить Джоббинсу и толкнул постамент, мы должны были обнаружить на нем два четких отпечатка ладоней. Ничего подобного, однако: сверкающая чистотой поверхность. На ковер, конечно, надежды нет. Наши ребята забрали загрязненную часть. Что-нибудь не так, мистер Аллейн?
— Все в порядке, Братец Лис, кроме слова «загрязненный».
— Я слишком сильно выразился? — удивленно осведомился Фокс.
— Наоборот, чертовски умеренно.
— Что ж, — сказал Фокс, подумав немного, — вы лучше меня разбираетесь в словах, конечно.