Перчинка (не полностью)

Немцы ушли, оставив тело убитого на земле. Одна из женщин приблизилась к нему и накрыла ему лицо платком. Из ворот подъезда вышел старик, неся в руке какой-то сверток. Двое фашистов в черных рубашках, в порту* леях и с пистолетами все еще оставались на площади, но на них никто не обращал внимания. Старик подошел к телу убитого моряка и развернул над ним трехцветный итальянский флаг. Фашисты поспешили убраться с площади.

Перестрелка у Кастель дель Ово не утихала. Но теперь в той стороне, откуда раздавались выстрелы, небо было объято заревом, словно там полыхал гигантский костер.

- Немцы их всех подожгли! - крикнул какой-то мальчишка, бежавший со стороны моря.

Глава X

НА МОСТУ ДЕЛЛА САНИТА

- А морякам-то, которые заняли Кастель дель Ово, все-таки пришлось сдаться, и их почти всех расстреляли. Немцы обложили крепость со всех сторон и подожгли. Пламя поднялось высотой с дом. Ну им волей-неволей пришлось выйти, оставаться внутри было совершенно невозможно. А как раз в это время в Старом Вомеро уничтожили полностью немецкий патруль!

- Кто же это сделал?

Маленький, черный как цыган мужчина, который в прошлую ночь приходил вместе с Марио, поднял на него глаза и неторопливо ответил:

- Да те парни, что сбежали от охраны. Их собирались отправить в Германию и держали на хуторе неподалеку от города. Ну вот, только они выбрались из хутора, как наткнулись на немецкий патруль, который в это время производил облаву в этом районе. Немцы, конечно, открыли стрельбу. Наши тоже начали стрелять. Еще на хуторе крестьяне снабдили их охотничьими ружьями и револьверами. На выстрелы подоспели крестьяне. Немцы оказались между двух огней, ну и, ясное дело, полегли все до единого.

Чернявый говорил спокойным, уверенным голосом. Казалось, его нисколько не волновало и не страшило то, что происходило в Неаполе, словно все это он уже давно предвидел. Марио, наоборот, был бледен, и руки его слегка дрожали.

- Томазо расстреляли. На Биржевой площади, - глухим голосом сообщил Марио.

- Знаю, мне уже сказали, - откликнулся чернявый. - Что с оружием?

- В надежном месте, - сдерживая улыбку, ответил Марио.

Оба перешептывались, сидя в дальнем углу подземелья старого монастыря, в то время как трое ребят, примостившихся поодаль, внимательно прислушивались к их беседе. Да, война с немцами в Неаполе разгоралась. Думая об этом, Марио испытывал то же чувство, которое охватило его, когда он начал распространять антивоенные листовки.

Еще тогда его не оставляло ощущение, что начатое им дело - не просто выполнение задания подпольной организации, но что оно только струйка в огромной грозной реке стихийного народного движения, которое родилось в кривых переулках, сырых подвалах и бедных хижинах окраин, зрело, наливалось силой под палящим солнцем этого города, - движения, о котором он знал, но которое теперь, в напряженные дни борьбы, познавал заново.

Даже в своем друге он уже не узнавал прежнего Сальваторе, который всего несколько месяцев назад способен был только выполнять приказы подпольного комитета и не решался сделать ни шага, не согласовав его предварительно во всех деталях с комитетом или не продумав основательно, не взвесив все "за" и "против", как это делает опытный шахматист в ответственной партии. Тот Сальваторе, которого Марио видел перед собой сейчас, был, как и прежде, хладнокровным, спокойным и непоколебимым и в то же время горел какой-то безудержной отвагой, которой никто из знавших его прежде даже не подозревал в нем.

А эти трое ребятишек, которые сидят сейчас с ним рядом, навострив уши? Разве похожи они на прежних оборванцев, равнодушных ко всему на свете и думавших лишь о том, как бы раздобыть кусок хлеба? Заглянуть хотя бы в сияющие и вместе с тем печальные глаза Перчинки. Разве не светится в них огонь революционной борьбы, которая, не ожидая лозунгов и указаний, хлынула прямо из оскорбленного мальчишеского сердца? А кроткое и нежное лицо маленького Чиро? Разве не стало оно мужественным и суровым, как у солдата во время атаки? А Винченцо, вечно задумчивый Винченцо? Разве трудно догадаться, что за этой задумчивостью кроются мысли о войне и мести?

Да, все, что Марио видел сейчас перед собой, было для него немного неожиданным. Но, может быть, это объяснялось тем, что ему никогда не приходилось вести революционную борьбу в недрах народа, что он просто не знал, что такое подлинная борьба масс? Ведь в течение многих лет он привык лишь к тайным действиям, к планомерной и терпеливой организационной работе заговорщика. Он привык чувствовать себя в меньшинстве, всегда стоял в стороне от того горячего, бурлящего потока, который захлестнул сейчас Неаполь.