Перед бурей

от берега, как нас затерло в сплошную полосу льда и бы

стро понесло по течению. Мы пробовали вырваться из этих

холодных объятий. Мы раскачивали лодку, мы пытались

растолкать льдины веслами и таким путем очистить для

себя узенькую щель открытой воды, но все было напрасно.

Тогда мы решились на отчаянный шаг: мы сами выскочили

на большую льдину, напиравшую на нашу лодку с кормы,

и вслед за тем на нее же вытащили наше утлое суденыш

ко. Потом с напряжением всех сил, мы поволокли лодку

через льдину к другому ее краю, где начиналась полоса

чистой воды. Льдина под нашей тяжестью дрожала и ко

лебалась, в одном месте она треснула как раз после того,

как мы миновали опасное место, но все-таки наши усилия

увенчались успехом: мы добрались до открытого простран

ства. Здесь, однако, нас ждали другие трудности. Ветер

свистел в ушах, пенистые волны заливали лодку. Я с тру

дом выгребал против бури, Михаил то рулил, то отливал

воду с кормы. Наконец мы пересекли чистую полосу.

Дальше опять шло широкое ледяное поле, по тут оно было

менее плотно, чем под крутояром, от которого мы отплы

ли. Льдины были мельче, прорывы между ними чаще, дви

жение вперед легче. Однако ветер продолжал свирепство

вать, и пенистые волны, насыщенные ледяными обломками,

зловеще бились в низкие борты ладьи. Мы работали не

покладая рук. Мокрые, разгоряченные, опьяненные опасно

стью и бешеным стремлением преодолеть ее, мы с напря

жением всех сил боролись с разыгравшейся стихией.

Я чувствовал необычайный подъем духа. Мне нисколько не

было страшно. Я внутренне был твердо уверен, что с нами

ничего не случится. Но также твердо, всем существом

я ощущал, что для преодоления опасности я должен на

прячь все свои силы, всю свою энергию, всю свою волю.

Я делал это, или, вернее, это делалось как-то само собой,

2 2 3

а душа одновременно переполнялась восторгом, упоением,

энтузиазмом. Я с радостью подставлял свое лицо этому

ветру, этим холодным брызгам, этим жгучим уколам мель

чайших ледяных осколков. Я не мог сдержать своих

чувств и нередко во весь голос кричал:

— Мишка! Валяй! Режь направо! Лупи налево! Крепче!

Ж м и ! Не сдавай!

Мои выкрики часто бывали совершенно бессмысленны, но

в них находило свое выражение то радостное остервене

ние, которым переполнена была моя душа. И Михаил меня

прекрасно понимал.

В обычное время переплыть Иртыш на лодке можно бы

ло в пятнадцать-двадцать минут. Теперь нам потребовалось

целых три часа для того, чтобы добраться до противопо

ложного берега. Когда, усталые и промокшие до костей,

мы ступили, наконец, на землю, время обеда уже минова

ло. Мы были страшно голодны, но это нас не беспокоило.

Нас не беспокоило также то, что для возвращения домой

мы должны были опять пройти через все те опасности и

испытания, которые мы только что оставили за собой. Нас

беспокоило другое: завтра предстоял экзамен истории, и

было ясно, что сегодня нам уже не удастся вкусить от ве

ликой премудрости Иловайского, — как же быть?

Но делать было нечего. Противоположный, левый, берег

Иртыша был неприютен л пустынен. Чтобы немножко раз

мяться и обогреться, мы с четверть часа побегали по его

откосам и раза два подрались на кулачках. Потом мы ре

шили, что времени терять нечего, и пустились в обратный

путь. Опять перед нами были ветер, волны, быстро несу

щиеся, шумно сталкивающиеся льдины. Опять мы плыли,

кричали, гребли, отливали воду, пробивались через ледяные

преграды. И, наконец, после неимоверных усилий, волне

ний и борьбы мы пристали к омскому берегу, но уже на

пять верст ниже города.

День склонялся к вечеру. Мы бросили лодку и пошли

домой пешком через Загородную рощу. Когда мы прибли

зились к дому Марковича, в окнах уже зажигались огни.

Через заднюю дверь, чтобы не привлекать ничьего вни

мания, мы пробрались в комнату Михаила и по секрету

вызвали его сестру Леночку. Доброе лицо девочки искази

лось почти ужасом, когда она увидела нас: мы были

в грязи, в песке, и с нашей одежды на пол текли тонкие

струйки воды.

224

— Где вы были? Что с вами случилось? — в сильней

шем волнении воскликнула Леночка.

— Пожалуйста, ни слова старшим! — угрожающе про

говорил Михаил.

И когда Леночка поклялась честным словом, что она

будет нема, как могила, мы рассказали ей о нашей аван

тюре. После того в доме поднялась таинственная возня.

Леночка бегала к нам и от нас, таскала нам халаты и

сухое белье, кормила нас ужином и поила крепким чаем.

У Леночки было твердое убеждение, что крепкий чай есть

лучшее средство для предохранения от болезней.

Когда я уходил домой, Михаил с горестным видом про

стонал:

— Ну, а как же Иловайский?.. Чувствую, что завтра

провалюсь.

Но я был опьянен экзаменационными успехами и пото

му легкомысленно отмахнулся:

— Пустяки!.. Экзамены?.. Чепуха! Кривая вывезет!

На этот раз я оказался прав. На следующий день и я и

Маркович, несмотря на полное отсутствие подготовки, пре

красно сдали испытание по истории.

Остальные экзамены тоже прошли вполне благополучно.

Я больше всего боялся греческого языка. И действительно,

попавшийся мне по билету перевод отрывка из Софокла

представил для меня довольно серьезные лингвистические