– Да, но это будет очень медленный процесс. Есть такая гипотеза: человек пройдёт и через физические изменения. Некоторые особи – большею частью женские – превратятся в бесполых. Будут жить и работать, как пчёлы. Забудется весь этот абсурд, затемняющий рост и юность: сентиментализм, мечты, волнения влюблённости, сама любовь. Жизнь их будет бескорыстна, проста и спокойна. Всё, что относится к размножению, будет предоставлено гипертрофированной женской особи, самке, строго животного типа. Особь эта постепенно разовьётся из нынешних любительниц романов и романтических ощущений. Но они будут только рожать, воспитание же будет предоставлено бесполым особям. Конечно, будет существовать и столь же гипертрофированный мужской тип: здоровое и красивое животное. При этих условиях не будет опасностей перенаселения земного шара. Всем будет место. Но жизнь – то есть разумная работа, строительство, прогресс – всё это будет в руках рабочего типа человека.
– Но какие у них будут чувства?
– Чувства? Дружба. Нерушимая, светлая, без зависти, без ревности. Творчество. Вера в прогресс, в постоянное улучшение условий жизни, в возрастание сил человека.
– Но радости? Какие же у них будут радости?
«Чисто головинский вопрос», – подумала Варвара. Вслух она ответила:
– Радость видеть полезность своей работы, радость труда, зрелище всеобщего счастья, сознание…
– Ах, вот оно, будущее! – воскликнула Мила, вставая с постели. – А мужчины? Что они будут делать?
– Мужчина уже начал дегенерировать. В войнах он теряет свой облик работника, главы семьи, хозяина. Занятый разрушением, он постепенно уйдёт от строительства. Женщина наконец станет во главе всего и прекратит войны. Мужчина вернётся к домашней жизни. Постепенно произойдёт отбор, и останется только мужчина-производитель, гордый единственно этим своим качеством, тщеславный, как фазан… как павлин…
– Что? Но кому ж тогда он будет нравиться… этот, как павлин?
– Будет… гипертрофированной женской особи… как у пчёл!
– Боже мой! А остальные, как мы с тобою?
– Такие, как мы с тобою, будут бесполыми.
– Нет! – в негодовании воскликнула Мила. – Вздор! Не будет этого никогда! Ты сказала – это пока ещё только утопия! Именно, утешение для разбитых женских сердец, да? Мы – бесполые. Варвара Бублик управляет человечеством. Саша Линдер гипертрофируется в царицу пчёл, а мужчина около неё – павлин! Отвратительно!
– Отвратительно?! – вдруг вспыхнула и тоже крикнула Варвара. – Ты кричишь: отвратительно?
– Ты тоже кричишь! Мы обе кричим: отвратительно!
Видно было, что Варвара обиделась, а этого с нею почти не случалось. Её мечтательно-задушевное настроение изменилось.
– Тебе не нравится? – сказала уже ровным тоном, с лёгкой насмешкой. Лицо её горело. Помолчав немного, чтобы сгоряча не сказать лишнего, она продолжала: – Всё вам отвратительно, если идёт от тех, кто начинает перестраивать общество. Отвратительно, потому что тебя научили так клеймить всё, что относится к физиологии человека в не прикрашенном романтикой виде. Но это же самое для тебя «возвышенно», преподнесённое в розовом освещении лицемерия. Не бесполые ли твои святые, монахи и монашки? Не производители ли султаны и патриархи? Мы вместе изучали «Катехизис». Вспомни, грехом считается плотская любовь, если не имеет целью деторождение. Узнаёшь «отвратительное»? Но поданное в «Катехизисе», окутанное фатой с флёрдоранжем, залитое шампанским, оно делается очаровательным. Хочешь, разовью эту тему, скажу голую правду: млекопитающие особи…
Но Мила колыхалась от смеха:
– Млекопитающая особь! Я никогда не думала о себе такими словами…
– Напрасно. На твоей визитной карточке – мадемуазель Головина, по паспорту – дочь генерала, но в книге природы ты – млекопитающая человеческая особь. Это и есть твоё единственное настоящее имя.
«Млекопитающая» Мила задыхалась от смеха.
Она давно-давно не смеялась, и теперь смех вступил наконец в свои права и, налетая каскадами, сотрясал её.
Взрывы её смеха всполошили весь дом. Первой появилась на пороге тётя Анна Валериановна и глубоко вздохнула: не истерика, смех был настоящий. Задыхаясь, почти бежала за нею по лестнице генеральша. Летела Глаша с кувшином ледяной воды. У подножья лестницы стоял старый лакей, готовый мчаться, куда прикажут. «Барышня смеются!» – радостной вестью полетело по «Усладе», и в кухне Мавра Кондратьевна, не имея возможности отойти от блинчика на сковородке, кивнула в угол с иконой благодарно: «Услышала вопль мой Богородица…»
– Ох! Эта Варя! – воскликнула Мила, в изнеможении падая на диван. – Мама, это наша Варя утешила, можно сказать, излечила меня навек от несчастной любви!
Тётя подавала Миле стакан с валериановыми каплями.
– Зачем? Я здорова, – объявила Мила.
С какою благодарностью взглянули мать и тётя на угрюмо молчавшую Варвару!
Генеральша вышла из комнаты, спеша к телефону, чтобы сообщить мужу о радостном событии: Мила была весела и долго смеялась.
– Как видите, поправилась… – говорила Варвара, шагая за нею. – Я могу прекратить мои посещения. Сегодня моя плата – за два часа.