Перед бурей

обычного, колеблющего столь знакомую нам мертвечи

ну прошлого. Литературно-музыкальный вечер, о кото

ром я выше упомянул, был одним из проявлений этого

грошового «либерализма» царской педагогической бюро

кратии.

На вечере выступали преподаватели и учащиеся гим

назии. Михновский был главным распорядителем. Петров

предложил мне прочитать одно из моих стихотворений.

Я согласился, но поставил условием, что выбор стихотво

рения делаю я сам. Это условие было принято. Тогда я

заявил, что буду читать поэму «Еретик», посвященную

великому философу и астроному XVII века, Джордано

Бруно, по приговору инквизиции погибшему на костре.

Я очень увлекался в то время этой замечательной фигурой

и считал его одним из моих исторических героев. К моему

удивлению, Петров не возражал против моего выбора, хо

тя «Еретик» был глубоко пропитан духом протеста против

церковного изуверства в области науки. Впрочем, в этом

лишь еще сказалось наличие нового, «либерального»

курса в гимназии.

На вечер собрались сливки омского «общества» из кру

гов военной и гражданской бюрократии, слегка разбавлен

ные представителями местной интеллигенции. Присутство

вали также гимназисты старших классов и большое коли

чество приглашенных гимназисток. Накануне вечера я?

200

внезапно и совсем некстати расхворался. Мать было хо

тела удержать меня дома, но я не мог этого допустить.

С повышенной температурой я отправился на вечер. Одна

ко в сутолоке и волнении окружающей обстановки я очень

скоро позабыл о своем нездоровье. Когда пришла моя

очередь, я, нервно одергивая свой синий гимназический

мундирчик, быстро поднялся на эстраду. Сотни глаз сразу

устремились на меня, но я уперся взглядом в узкий про

ход между стульями и, не обращая ни на кого внимания,

несколько глуховатым голосом начал свою поэму. Сначала

я испытывал легкое смущение, — впервые в жизни мне

приходилось выступать перед большой аудиторией, — но

скоро оно прошло. Чем дальше, тем спокойнее я становил

ся и закончил уже вполне уверенно.

Раздались рукоплескания. «Галерка», состоявшая из

гимназистов, совершенно неистовствовала и громко требо

вала: «бис»! Я быстро переглянулся с ней и решился

внять ее требованию. Я хотел продекламировать только

что написанное мной стихотворение «Мне снилась мрач

ная, глубокая долина», посвященное бурской войне. Но

как раз в этот момент из первого ряда на эстраду вско

чил седенький подслеповатый старичок с длинным носом,

украшенным очками, и, крепко пожимая мне руку на виду

у всего зала, визгливым голоском закричал:

— Поздравляю! Поздравляю! Земля наша не оскудева

ет талантами!

Оказалось, что это был редактор омской газеты «Степ

ной край», который счел своим долгом публично «поощ

рить» молодого поэта. Теперь я был действительно сму

щен и поспешил скрыться в прилегающей к залу гости

ной с чаем и фруктами. Меня там сразу окружили мои

одноклассники и тут же при громких криках «ура» стали

качать. Потом пришел Петров, стал жать мне руки и за

что-то благодарить. Потом явился Васильев и горячо

поздравлял меня с успехом. Потом новый, совсем не зна

комый мне учитель Малыгин похлопал меня по плечу и с

чувством сказал:

— Спасибо! Я очень рад, что пошел сегодня на вечер.

Пахнуло чем-то свежим, живым.

Вдруг, с силой расталкивая гимназистов, ко мне не по

дошел, а подбежал Михновский и восторженным шопотом

продышал:

201

— Пойдемте, пойдемте! С вами хочет познакомиться

ее превосходительство.

И Михновский, крепко схватив мою руку, потащил ме

ня к гадкой, противной старухе с черными зубами и жел

тым морщинистым лицом.

— Вот наш автор, ваше превосходительство, — подо

бострастно изгибаясь, проговорил Михновский.

— Ах, очень рада, очень рада, — задребезжала в ответ

жена губернатора, прикладывая золотой лорнет к глазу,—

Надеюсь, вы напишите мне свое произведение... Очень ми

ло, очень мило!.. И привезите его сами...

У «ее превосходительства» плохо пахло изо рта, и мне

стало совсем тошно. Я поспешил пробормотать что-то

среднее между «убирайся к чорту» и «с удовольствием» и

затем постарался скрыться в толпе. Конечно, к губерна

торше я не поехал и своего произведения ей не послал.

Под конец вечера меня поймал новый гимназический

священник отец Дионисий, недавно переведенный к нам

из другого города. Отец Дионисий производил впечатле

ние хитрой и замысловатой штучки. Одевался он в рясы

из прекрасной материи, крест на груди носил весьма ко

кетливо, бороду тщательно стриг и аккуратно расчесывал.

В походке, в манере держаться, во всех движениях и же

стах отца Дионисия было что-то вкрадчиво-коварное, что

то елейно-кошачье, сразу вызывавшее к нему недоверие.

Он с первого взгляда мне не понравился, и, как видно бу

дет из дальнейшего, моя инстинктивная антипатия к на

шему новому «духовному наставнику» оказалась слишком

хорошо обоснованной. Теперь, на вечере, он стал до небес

превозносить «Еретика» и просил дать ему экземпляр мо

его произведения, для того чтобы показать его... «пре

освященному» (то есть архиерею). Это меня окончательно

настроило против отца Дионисия. Я уклонился от каких-

либо определенных обещаний, а потом постарался забыть

о просьбе священника.