Может ли, однако, народ предоставить царю и крепостникам «переворачивать» законы? – Но для того, чтобы не дать им этого права, их надо лишить силы и власти. А для того, чтобы отнять у царя и крепостников власть, народ сам должен произвести государственный переворот.
И своим запросом-протестом против нарушения царем, Столыпиным, правыми, националистами и октябристами основных законов, против права царя толковать законы, против царского права на государственный переворот социал-демократическая фракция сказала одно:
Право государственного переворота принадлежит народу и только ему. Этого своего права он никому не уступает.
Недостаточно окрепший для того, чтобы воплотить это свое право в жизнь сегодня, он в накоплении сил, в неустанной борьбе, в работе политического просвещения и организации видит лучший залог того, что завтра он свой протест против «незакономерных» действий царизма развернет в революционную борьбу против самого царизма и всех его поддерживающих и им поддерживаемых.
«Правда» N 13, 28 (15) мая 1910 г.
Л. Троцкий. ЗАМЕТКИ НАБЛЮДАТЕЛЯ
I. Вокруг Толстого
Только шерстью поросшее «истинно-русское» зверье имело мужество откровенно обнажить клыки и хриплым рычаньем проводить в могилу ненавистные останки Толстого[163]
. Остальная же столыпинская братия совершенно потеряла голову: «действительные тайные» мракобесы государственного совета со скрежетом зубовным вставали, по команде Акимова[164], чтобы почтить память Толстого; местные сатрапы штрафовали газеты за статьи о Толстом; попы обличали в Толстом антихриста, а Столыпин – из полицейских соображений – хлопотал пред синодом о снятии с Толстого отлучения… Эта глупая растерянность – лучшее свидетельство их страха пред умершим великаном.Под диктовку одного из своих дежурных дядек царь выразил хвалу «прежнему» Толстому, писателю-"патриоту", и свое моление пред богом о милости к Толстому, еретическому проповеднику свободы и братской любви. Поистине превосходным посредником между милосердным богом и страшным грешником Толстым является этот благочестивый царь 9 января, император погромов, от которого при жизни Толстой требовал только одного: тюремной камеры с клопами да намыленной веревки на свою старую шею.
Рясофорные синодские барышники обнюхивали Ясную Поляну и станцию Астапово, слали умирающему телеграфные увещания и подсылали к нему церковных лжесвидетелей, стремясь урвать слово, намек, жест, чтобы оповестить мир о примирении великого еретика с «матерью»-церковью. Но Толстой умер, как жил, – спиною к их церкви, водрузившей на виселице свой крест. И – наперекор воле растерявшегося правительства – «святейшие» злецы, которых Толстой с убийственной точностью и простотой называл «религиозными обманщиками», наотрез отказали мятежной душе в заступничестве пред их богом.
II. Религиозные обманщики
Смиренным служителям церкви православной строгость к Толстому как нельзя более к лицу. Сами они за последний год дали образцы истинно-христианской добродетели.
Когда обнаружилось, что ченстоховский монастырь, куда стекаются огромные суммы, представляет собою организованный разбойничий притон, где святотатство, ограбление, кровосмешение, убийство чередуются с исповедью и отпущением грехов, тогда синодские иерархи еще могли сказать: «это, мол, у католиков, не у нас». Но монастырские приключения последнего времени показывают, что в области хищений и разврата не существует никакого «разделения» церквей.
Послушайте только! Производится расследование дела настоятеля Сковородского монастыря в Новгороде и монастырского подворья в Петербурге, игумена Нафанаила, который устраивал оргии с женщинами не только в меблированных комнатах, но и в самой обители. В Юрьевском монастыре (Новгород) ревизуют архимандрита Анатолия, который жизнью на гусарскую ногу разорил обитель. В Соловецком монастыре под видом монаха Арсения проживала девица. В Вятском монастыре в одну ночь бесследно исчезли 80 тысяч рублей, собранных по копейке с богомольцев: легальные газеты дают понять, что чудесное исчезновение денег – дело рук владыки Павла, настоятеля монастыря. В киевской консистории разбирается дело настоятеля Киево-Троицкого монастыря архимандрита Мельхиседека, который на монастырские деньги содержал виллы, рысаков, «дорогих» женщин, пил вина лучших марок. Как энергично этот инок христов истязал свою плоть, видно из того, что он в кратчайший срок просадил 800 тысяч рублей.
Ввиду таких успехов монашеского подвижничества нет ничего мудреного в том, что святейший синод запрашивает на 1911 год прибавку в три с половиной миллиона (именно: около 38 миллионов вместо 34!). И нет сомнения, что третья Дума не откажет в кредитах этим боговдохновенным судьям Толстого: Мельхиседекам, Нафанаилам, Анатолиям и благочестивейшему иноку Арсению, который случайно оказался девицей.
III. Крадут