Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Тов. мин. Лыкошин указал в Думе, что по 15 октября текущего года укрепилось 422.000 домохозяев с 3.200.000 десятин земли. Сколько среди них хуторских (т.-е. не чересполосных) участков, Лыкошин указать не мог, но, по всем данным, хуторские выделы составляют ничтожный процент. Цифра Лыкошина, довольно внушительная сама по себе, не удовлетворила, однако, ни земельной комиссии, ни Думы. Недостаточные успехи закона октябристско-правый блок совершенно основательно объясняет сопротивлением, которое община оказывает экспроприаторским поползновениям своих сочленов. Достаточно, в самом деле, сослаться на то обстоятельство, что из 44.000 укреплений 1907 г. только 7 тысяч, т.-е. менее 16 %, произведены с согласия общины: во всех остальных случаях требовалось вмешательство правительственных властей. Чтобы сломить сопротивление «самоуправной толпы», Дума решилась на героический шаг: все общины, в которых не было общих переделов более 24 лет, она объявила упраздненными. Даже министерство Столыпина остановилось в нерешительности перед этой насильственно-полицейской мерой, которая для экономического процесса устанавливает произвольный срок и при этом совершенно сознательно игнорирует частые переделы (переход наделов от одних семей к другим), посредством которых община поддерживала свое внутреннее «равновесие». Как велико число общин, подпадающих под чисто механическое действие нового закона? По вычислениям идеолога общины Кочаровского[178] – 17 %, по утверждению кадетского депутата Шингарева – 24 – 28 % и, наконец, по правительственным данным – 51 %. Эти цифры так же трудно проверить, как трудно будет на практике положить формальные границы применению нового закона. Ясно, однако, что десятки миллионов крестьян – от 1/4 до 1/2 всего их числа – одним думским голосованием превращены из общинных совладельцев в подворных собственников своих чересполосных участков.

Мало этого. В то время как введенная Думой новая статья, вместо того, чтобы создать юридические рамки для ликвидации общинного права, насильственно экспроприирует его в пользу права подворного, другая статья закона 9 ноября столь же произвольно экспроприирует семейно-подворное право в пользу права единоличного. Несмотря на то, что крестьянские дворы наделены землею по числу «душ», укрепленный участок объявляется неограниченной собственностью главы семьи. Семейно-бытовая собственность, как невмещающаяся в рамки гражданских законов, провозглашается несуществующей, и дети экспроприируются в пользу отца.

Столыпинский закон в его первоначальной редакции опирался на центробежные тенденции внутри общины, ставя себе задачей реализовать эти тенденции к исключительной выгоде «крепких и сильных». Пройдя через Думу, закон обогатился статьей, которая механически расчленяет десятки тысяч общин, независимо от степени и характера их внутреннего разложения. Сорвав с крестьянского землевладения общинный регулятор; закрепив подворные участки в их ужасающей раздробленности и чересполосности; усугубив этим все тягостные стороны взаимной зависимости крестьянских хозяйств и нимало не облегчив их земельной тесноты; наконец, одним ударом передав неограниченное право собственности на эти чересполосные участки главам семейств, – закон 9 ноября, прошедший через законодательную лабораторию 3 июня, широко раскрыл ворота «округлению» участков на одном полюсе деревни и беспорядочному обезземелению на другом.

"Земля потечет, – сказал в Думе черносотенный депутат Образцов[179], произнесший одну из лучших речей во время аграрных дебатов, – потечет страшным потоком в руки кулаков, и мы через несколько лет, может быть через два-три года, уже не менее будем иметь, как 20.000.000 полного земельного пролетариата… Они (эти миллионы) явятся и скажут: «Если наша собственность оказалась не священной, а прикосновенной, так чья ж теперь собственность будет священна и неприкосновенна?» Страх пред этой перспективой заставил правительство уже во время думских прений внести к собственному закону нелепую поправку, воспрещающую скупать в пределах одной общины более 25 десятин: как будто обход этого ограничения может представить серьезные трудности.