Перед изгнанием. 1887-1919

Двор великого князя, очень пестро составленный, был полон веселья и неожиданностей. В числе самых занимательных его персонажей была княгиня Васильчикова, ростом с тамбурмажора, весившая 200 кило и с зычным голосом. Изъяснялась она солдатским лексиконом. Ничего ее не забавляло больше, чем похвальба своей мускульной силой. Человек, проходивший в пределах ее досягаемости, всегда рисковал быть схваченным и поднятым с такой легкостью, словно он новорожденный ребенок, к большому веселью присутствующих, если не потерпевшего. Отец, которого княгиня охотно избирала жертвой, весьма мало любил этот вид развлечений. Граф и графиня Ольсуфьевы были любезной старой парой. Графиня, обергофмейстерина двора, походила на маркизу ХVIII века, ее муж был маленьким человеком, лысым и кругленьким, глухим, как ковер. Когда он надевал свою форму гусарского генерала, то его сабля была почти такого же размера, как он сам, и производила адский грохот. Великая княгиня всегда боялась его присутствия на богослужении из-за шума, который производила эта несчастная сабля. Тем более, что генерал был неспособен стоять на месте: он сначала обходил иконы, очень многочисленные в русских церквях, где их принято целовать. Тем, до которых он не мог дотянуться, он посылал воздушные поцелуи. Не заботясь о почтении к святому месту, он заговаривал со всеми присутствующими, даже со служащими священниками, громовым голосом. Все смеялись, включая священников, но великая княгиня мучилась.

Другое имение поблизости принадлежало Голицыну, предки которого продали Архангельское моему предку. Княгиня Голицына была сестрой моей бабки с отцовской стороны[95]. У нее было множество детей и она рано овдовела. Ее всегда видели сидящей в кресле на террасе, очень важную и величественную. Даже в деревне она всегда была в тесном корсете, носила платье с драгоценными кружевами, маленькую шапочку и восхитительно душилась. Когда я к ней приходил, то любил брать ее за руку и медленно вдыхать этот великолепный запах.

Обе сестры были вовсе не похожи и часто спорили друг с другом. Бабушка была, как видно, оригинальна и немного богемна. Сестра делала ей постоянные замечания по поводу ее распущенности и манер Гавроша, а бабушка в ответ считала ее старой ретроградкой.

Князь и княгиня Щербатовы, также жившие по соседству, всегда принимали гостей с безукоризненной любезностью. Их дочь Мария, красивая, умная и обаятельная, впоследствии вышла за графа Чернышова-Безобразова. Она осталась одним из наших ближайших друзей. Ни время, ни все несчастья, ожидавшие ее, не уменьшили ее прекрасных достоинств.

Неподалеку от Архангельского на холме возвышалось нечто вроде замка с берегов Рейна, совершенно не сочетавшегося с окружающей природой. Его хозяйка, с фигурой богини и задообразным лицом, была прозвана affe роро, что можно перевести как «зад обезьяны». Она охотно рассказывала, что каждое утро принимает ванну из лепестков роз.

Останкино и Кусково принадлежали графам Шереметевым, последним потомкам одного из древнейших русских родов. Века прошли над этими имениями не изменив их великолепия. Дворцы, драгоценная мебель, почтенные деревья, большие пруды со спящей водой остались такими же, какими были во времена их старинных хозяев.

* * *

Одно из старейших жилищ нашей семьи, Спасское Село, также находилось в окрестностях Москвы. Там жил князь Николай Борисович, прежде чем купил Архангельское.

Я никогда не знал, почему это имение было заброшено; таким я увидел его во время посещения в 1912 году.

На опушке елового леса, на возвышении находился большой дворец с колоннадой. Дом гармонировал с грандиозным ландшафтом. Но когда я приблизился, то пришел в ужас от открывшегося зрелища: не было ничего, кроме руин! Двери и окна исчезли, я шел по мусору с обвалившихся потолков. То там, то сям я находил признаки былого великолепия: мраморная облицовка, тонко вырезанная роспись, или, вернее, следы росписи нежными красками. Я проходил анфиладами залов, один прекрасней другого, где обломки мраморных колонн валялись на земле, как обрубки тела; куски обшивки эбенового, розового и черного дерева, с тонкой инкрустацией, позволяли мне представить, каково было украшение…

Ветер гулял в залах, завывал в толщах стен, пробуждая эхо в руинах дворца, словно желая показать, что он был там единственным владельцем. Меня охватил тоскливый озноб. Совы, сидевшие на балках, смотрели на меня своими круглыми глазами, как будто говоря: «Смотри, что сталось с жилищем твоих предков!»

Я ушел со стесненным сердцем, думая о непростительных ошибках, которые могут совершать люди, владеющие слишком большими богатствами.

Глава IХ

Мой дурной характер. – Цыгане. – Королевское завоевание. – Дебюты в мюзик-холле. – Маскарады. – Бурное объяснение с отцом