Перед изгнанием. 1887-1919

Утром, после холодного душа, приводившего меня в ужас, и обильного завтрака, единственной съедобной трапезы в течение дня, я до обеда был на занятиях. Послеполуденное время отводилось для спорта, до святого времени чая, после чего каждый шел к себе заниматься. Вечера проходили у меня в разговорах, музицировании и питье виски.

В этой здоровой и приятной обстановке прошел мой первый оксфордский год. Но я ужасно мучился от холода. В моей спальне не было никакого отопления, и температура была почти такая же, как на улице. Вода замерзала в тазу, и, когда я вставал, мне казалось, что я попал в ледяное болото.

На второй год, пользуясь правом учащихся второго курса жить вне колледжа, я снял в городе маленький дом, обычный и малопривлекательный, который быстро переделал по своему вкусу. Двое товарищей, Жак де Бестегюи и Луиджи Франчетти, поселились со мной. Последний великолепно играл на пианино. Мы его слушали с наслаждением целыми ночами. Я привез из России хорошего повара и автомобиль. Кроме русского повара, мой персонал состоял из шофера-француза, замечательного лакея-англичанина, Артура Кипинга, и из супружеской пары – муж занимался моими тремя лошадьми, его жена служила экономкой. Я купил лошадь для охоты и двух пони для поло. Бульдог и ара дополняли мое хозяйство. Ара, по имени Мари, был сине-желто-красный; бульдог отзывался на кличку Панч. Как и все его сородичи, он был оригиналом. Я быстро заметил, что шахматные клетки сводили его с ума, были ли они на линолеуме или на какой-нибудь ткани. Будучи однажды у своего портного Дэвиса, я увидел входящего очень элегантного пожилого джентльмена, одетого в клетчатый костюм. Прежде чем я успел шевельнуться, Панч бросился на него и убежал, унося большой кусок брюк. В другой раз, когда я провожал подругу к меховщику, Панч увидел соболью муфту, обрамленную шарфом в черно-белую клетку. Схватить ее было для моего Панча делом мгновенным, и вот он бежит по Бонд-стрит со своей добычей, преследуемый всем персоналом и мною. Мы с большим трудом настигли преступника и отняли у него муфту и шарф, по счастью, почти не пострадавшие. Когда наступили каникулы, я отвез Панча в Россию, не подумав о драконовских законах, запрещавших ввоз собак в Англию без шестимесячного карантина. Это было немыслимо, и я решил проехать иным способом. В конце своего пребывания в Париже, осенью, перед возвращением в Оксфорд, я отыскал старую русскую куртизанку, знакомую мне, которая жила в Париже на покое. Я предложил ей съездить со мной в Лондон одетой кормилицей, с Панчем на руках под видом младенца. Эта восхитительная особа очень охотно согласилась сыграть комедию, которая ее весьма забавляла, хотя и пугала. На следующий день мы отправились в Лондон, дав «дитяте» досточную дозу снотворного, чтобы заставить его тихо вести себя во время путешествия. Все прошло прекрасно, и никто не заподозрил обмана.

* * *

Во время каникул в России я имел случай присутствовать на одной из самых впечатляющих демонстраций. Речь идет о прославлении мощей блаженного Иосифа, проходившем в тот год в Кремле в Успенском соборе. Великая княгиня Елизавета попросила меня сопровождать ее туда. Места, отведенные для нее, позволили нам хорошо видеть ход церемонии. Бесчисленная толпа наполнила собор. Рака с мощами Блаженного стояла перед хорами, и больных, приносимых на носилках или на руках, подводили туда для целования мощей. Одержимые по большей части были ужасны на вид. Их нечеловеческие крики и гримасы становились еще более неистовыми, когда они приближались к раке, и часто требовалось несколько человек, чтобы их удерживать. Их вопли перекрывало великолепное церковное пение, как будто сам Сатана их устами хулил Бога; но все моментально успокаивались, как только их силой заставляли коснуться раки. Некоторые сразу становились нормальными. Я видел там своими глазами множество чудесных исцелений.

14 сентября того же 1911 года премьер-министр Столыпин был убит в Киеве.

Это был очень крупный государственный деятель, глубоко преданный стране и династии; яростный враг Распутина, не перестававший с ним сражаться и добившийся, таким образом, враждебности императрицы, для которой враг «старца» был врагом царя.

Я говорил в предыдущей главе о первом покушении на Столыпина в 1906 году.

Мудрые меры, принятые им с тех пор, укрепляли порядок. Он подготовил новый закон для развития крестьянской собственности и отмены общинного крестьянского хозяйства. Он был убит выстрелом из револьвера во время спектакля, на котором присутствовал царь. Раненый Столыпин, опустившийся на землю, приподнялся и, собирая последние силы, сделал благословляющий жест в сторону императорской ложи. Убийца – некий Богров, еврей-революционер, принадлежавший, как это ни странно, ко второму департаменту, был другом Распутина. Начавшееся было следствие быстро свернули, словно опасаясь каких-либо неудобных разоблачений.