Перед лицом жизни

— Да какая ваша беда, о чем вы беспокоитесь? Ходить вы будете, не ходить, а даже бегать, но ведь возраст. Возраст все-таки преклонный. К сожалению, старость — это пока неизменный спутник человека.

— Все это так, — сказала тетя Оля. — Только мне и от работы отрываться нельзя. Без должности я — что лист без дерева.

— Ну, как хотите, так и поступайте, — сказал Поздняков и вышел из палаты.

Тетя Оля загадочно подмигнула Надежде Карповне, потом приподнялась с койки, встала на костыли и без посторонней помощи приковыляла к окну.

Там она села на мокрый подоконник, радуясь, что может теперь передвигаться и даже видеть дома, деревья и прохожих, то есть все то обыкновенное, чего была лишена в течение многих дней.

Она увидела улицу, но не сразу узнала ее.

После грозы и ливня не только старые ветлы, но и дома казались помолодевшими. На противоположной стороне у панели толпились ребятишки и пускали бумажные кораблики в ручье.

Ребятишки визжали, визжал и мокрый пес, который тоже суетился у канавы.

С той поры тетя Оля, так же как и Надежда Карповна, стала коротать свое время на подоконнике.

Она разговаривала то с Поленькой, которая прибегала к раскрытому окну по нескольку раз в день, то со знакомыми женщинами, то с паровозниками, живущими на этой улице. Приходил к больничному окну и дед Арсений, всегда с маленьким пакетиком, в котором были конфеты и печенье.

Однажды в палату дежурная сестра ввела диспетчера Лукьяныча, Николая Павлова, комсорга Кожемякина и старого машиниста Зябликова, размахивающего длинными рукавами больничного халата, надетого наизнанку.

По случаю необычной поездки, которую совершил Павлов, все они, кроме комсорга, были чуточку навеселе и потому особенно благодушно настроены и к тете Оле, и к Надежде Карповне, и к дежурной сестре Машеньке — дальней родственнице Лукьяныча.

— Ну, что же ты тут лежишь? — сказал Лукьяныч, обращаясь к тете Оле. — У нас там такие дела творятся, а ты хвораешь.

— Ох, Лукьяныч, старовата я стала. Придется тебе другую вызывальщицу брать.

— А может, расправишь крылья-то?

— Не похоже. Силы уже в ногах прежней нету. Да и сама я как-то износилась. Мы вот тут с Надеждой Карповной прикидывали, сколько километров я набегала за сорок лет…

— Ну, теперь тебе бегать, может, и не придется, — как-то загадочно сказал Лукьяныч. — Ты особенно долго тут не залеживайся, а то ведь получается такая же история, как с гвоздем. Хоть и небольшой ты гвоздик, а ежели тебя нет — значит, фуражку на гладкую стенку не повесишь.

5

После трех с половиной месяцев, проведенных в палате, после многих раздумий о том, как же дальше жить, тетя Оля получила направление на, комиссию и покинула больницу в жаркий августовский день на несколько часов раньше, чем предполагала. Поэтому она не увидела ни Поленьки, ни Павлова, ни Нины, которые обещали встретить ее у больничных ворот. «Ну ладно, беда невелика. Пойду-ка я потихонечку без ихней помощи», — подумала она и посмотрела на синее небо с редкими белыми облаками. Как ни храбрилась тетя Оля, но думы о своем будущем омрачали ее.

Было душно. На деревьях лениво щебетали птицы. Из заборных щелей просачивались дымки от костров, разложенных в садах, где женщины варили варенье и переговаривались между собой.

Еле уловимый запах яблок блуждал по всей этой тесной улице, окаймленной старыми березами и покосившимися телеграфными столбами. С узелком в руке тетя Оля постояла у больничной калитки и затем медленно двинулась в путь, жадно вдыхая горячий воздух и горько улыбаясь всему, что попадалось ей на глаза.

Она шла очень медленно и, чтобы миновать дежурку, свернула в ту улицу, где длинные пакгаузы закрывали собой вагонный парк, пути и станционные постройки. Над пакгаузами метался белый домашний голубь, стараясь пристать то к одной, то к другой голубиной стае. За дощатым красным забором пофыркивал маневровый паровоз, а еще дальше, на восьмом или девятом пути, пронзительно свистел сцепщик Аниканов.

На тендере маневрового паровоза с лопатой в руках появился Митя Соловцев, затем кочегар Беклемишев, а потом и сам Терентий Васильевич Тютюхин, недавно списанный по старости из пассажирских машинистов.

Заметив тетю Олю, он хмуро улыбнулся, поднес два пальца к козырьку своей новой фуражки и опустил глаза, чувствуя себя виноватым, потому что он ни разу не навестил тетю Олю, хотя и собирался зайти к ней в больницу всякий раз, как только наступал воскресный день.

— Терентий Васильевич, а Терентий Васильевич! — крикнула тетя Оля. — Ты слышишь? Здравствуй, говорю. Ну как, все живы-здоровы?

— Пока все в целости, — сказал он. — А ты чего же в дежурку-то не зашла? Ну, я тебе скажу, и счастливая же ты женщина. Ушла в больницу вызывальщицей, а вернулась оттуда — королевой.

Терентий Васильевич широко раскинул руки, словно он готовился кого-то обнять, а Митя Соловцев поспешно спустился в паровозную будку и протяжным, витиеватым свистком приветствовал тетю Олю.

— Митя, еще разок! — крикнул Тютюхин и повернулся к тете Оле. — Это он тебя поздравляет.

— С чем?

— А ты не знаешь?

— Нет.