Перед лицом жизни

— Ну так иди. Там узнаешь. Все равно тебе никто не расскажет, пока не придешь в дежурку. Такой уговор был.

Тютюхин приложил два пальца к козырьку и скрылся в паровозной будке, а тетя Оля направилась к вокзалу, чувствуя, что эта встреча со своими людьми была необыкновенно приятна.

После долгой разлуки она наконец увидела вокзал и задымленное депо, где под парами стояло несколько локомотивов.

На главном пути отчетливо были видны шпалы, похожие на ступени какой-то длинной лестницы, упирающейся своим острым концом в далекую путевую будку.

Встревоженными, широко раскрытыми глазами обвела тетя Оля с детства знакомые места и вдруг зажмурилась от острой радости и улыбнулась, сама не зная чему.

— Бабушка, а бабушка, это не ты обронила? — спросил Сенька Чижик, которого когда-то напрасно обидел пакгаузный сторож, дед Арсений.

Мальчик протянул узелок тете Оле, предполагая, что она идет из бани, и удивляясь странной привычке взрослых, которую он никак не мог понять. «Ну, что хорошего в бане, да еще летом? — подумал он. — То ли дело на речке. Плавай сколько хочешь. В песке лежи! Ныряй!»

Он с сожалением посмотрел на тетю Олю.

Был полдень. От нагретых солнцем составов пахло то мазутом, то скотом, то антоновскими яблоками. Большие свежевыкрашенные машины стояли на открытых платформах.

Подлезая под вагоны, тетя Оля с большим трудом выбралась на свободные пути и увидела старую дежурку с обрезанными проводами, изолированную от всего мира, покинутую и обреченную на слом. Ее окна были наглухо заколочены железными листами, стены испещрены меловыми рисунками, а двери закрыты на замок, который напоминал игрушечный бочонок.

Молчаливая скворечня, пустые гнезда на березках, трава, выросшая у порога, разбитая, осыпающаяся завалинка и пожелтевшие окурки так сильно поразили тетю Олю, что она несколько раз обошла вокруг дежурки, стараясь найти хоть какую-то щелку, чтобы заглянуть внутрь, но этой щелки она не нашла.

Тогда ее охватило двойственное чувство — чувство торжества над этим покосившимся строением, которое наконец перестало существовать, но вместе с тем и жалости. Тете Оле все-таки было жаль дежурки, как и своей молодости, промелькнувшей давным-давно.

«Ну что ж, — подумала она, обращаясь к дежурке, — видно, так тому и быть: заколотили тебя — и хорошо! Ну, прощай, может, больше не увидимся».

Тетя Оля постучала палкой по тускнеющим поручням старой дежурки и вскоре оказалась перед двухэтажным кирпичным зданием, украшенным антенной, замысловатой лепкой и двумя большими матовыми фонарями, висевшими над парадным ходом.

Нитки проводов соединяли это здание с внешним миром.

Под окнами были посажены молоденькие березки. У дверей, на площадке, был постелен половик, и тетя Оля вытерла о него башмаки и, вздыхая, перешагнула порог этого нового помещения, где разместились паровозники.

Она вошла бесшумно, чувствуя робость и поражаясь великолепием комнат, предназначенных для отдыха паровозных бригад и для других надобностей.

В первом этаже, за дверью душевой, шумела вода. Во втором этаже вкрадчиво и мягко звучала музыка, доносившаяся из комнаты, предназначенной для вызывальщиц, которая была соединена электрическим звонком с диспетчерской и заставлена книжными полками, стульями и столом.

В этой комнате за маленьким столиком сидела Настя Парамонова и в одной руке держала телефонную трубку, а в другой — маленькое зеркальце, то приближая его, то отстраняя от веснушчатого загорелого лица.

— Мне товарища Крутоярова, — сказала она в телефонную трубку. — Товарищ Крутояров, вам вызов. Явиться в десять ноль-ноль.

Она повесила трубку и посмотрела на тетю Олю.

— Ну, здравствуй, — сказала тетя Оля. — Это с кем же ты так разговаривала? Какой же он тебе товарищ? Ему шестьдесят шесть лет, у него есть имя и отчество… пять орденов. Дурная! У него уже внуки твоего возраста. Явиться, то есть как это явиться? Ты что, в милиции работаешь? Эх, Настя, Настя, и что у тебя в голове — неизвестно. Ты даже такую простую работу и то выполнить не можешь.

— А мне неинтересно старушечью работу делать… — сказала Настя. — Я в техникум собиралась секретарем пойти, а меня сюда прислали.

— Ну так вот, дня через три ты отсюда уходи. Это место мое.

— Тетя Оля пришла! — послышался чей-то голос в коридоре.

Ее сразу же окружили.

— Качать ее, ребята! — сказал помощник машиниста Арбузов.

Но тетя Оля замахнулась на него узелком, и все засмеялись, а Зябликов и Павлов подхватили ее под руки и повели в диспетчерскую, к Лукьянычу.

— А, вернулась! — сказал Лукьяныч. — Ну, проходи. Ишь как ты на больничных харчах подобрела! Никаких наших упущений не замечаешь? Нравится? — спросил он, окидывая диспетчерскую восторженным взглядом.

— Да это, Лукьяныч, не дежурка, а дворец. Только цветов и не хватает.