Перед лицом зла. Уникальные расследования лучшего профайлера Германии

У него выжидательный взгляд, мужчина внимательно изучает меня. Это лицо нельзя назвать открытым. Удастся ли мне установить с Рольфом Хармсом именно те отношения, которые нужны для признания? Так, как мне это часто удавалось с другими подозреваемыми? У меня есть сомнения. Я смотрю на собеседника, и мне представляется загнанный в угол хищник. Темно-карие глаза пристально смотрят на меня, он не отводит взгляда. Каждое мое движение, каждое изменение в выражении моего лица немедленно фиксируется. В то же время Рольф Хармс, кажется, выстроил вокруг себя своего рода защитную стену, из-за которой он лишь время от времени выглядывает.

Атмосфера допроса пропитана подозрительностью и осторожностью. Я размышляю, как мне подступиться к этому человеку, как преодолеть его недоверие и пробудить в нем желание говорить со мной. Но его ответы остаются односложными, даже когда я сообщаю, что его подозревают в убийстве Герты Мальштедт. «Нет! Я не знаю эту женщину! Что вам от меня нужно?»

Я излагаю подозреваемому его права. Это моя обязанность. Уголовно-процессуальный кодекс предусматривает, что сначала нужно объяснить человеку, в каком преступлении его обвиняют. Такая правовая инструкция важна для того, чтобы ему был понятен смысл обвинения. В случае Рольфа Хармса речь идет об убийстве, точнее, этого человека обвиняют в убийстве на сексуальной почве и в убийстве с целью ограбления. Я говорю очень простыми словами: «Мы обвиняем вас в убийстве Герты Мальштедт». После этого каждый гражданин волен решать, будет он давать показания или откажется. Он имеет право проконсультироваться с адвокатом в любое время, даже до начала допроса. Уже сейчас, а не только в суде, у него есть возможность запросить доказательства, которые могут подтвердить его невиновность. Полиция, прокуратура и суд обязаны объективно изучить эти данные. Все это выглядит несколько противоречиво: люди, которые предъявляют подозреваемому обвинение на основании косвенных улик, в то же время являются в некоторой степени его защитниками. Они должны найти доказательства, которые могут способствовать его оправданию, и искать их нужно с той же серьезностью и решительностью, что и доказательства, говорящие о его виновности. Ведь высшая цель расследования – не вынесение приговора. Высшая цель – как можно точнее выяснить обстоятельства преступления и установить истину. Мы живем в правовом государстве.

Рольф Хармс не отказывается воспользоваться своими правами. В конце концов, они ему уже известны по последнему судебному процессу против него. Сейчас, продолжая выжидающе сидеть передо мной на деревянном стуле, он требует связаться с его защитником. Через полчаса раздается стук в дверь, и в комнату для допросов входит человек в темном костюме – адвокат. Я провожаю обоих в смежную комнату и оставляю одних. Разговор длится всего несколько минут. Рольф Хармс заявляет, что готов ответить на наши вопросы. Но только устно: «Иначе вы просто напишете то, что хотите». Я не понимаю логики его объяснения, но теперь хотя бы могу задавать ему вопросы. Поначалу на большее я и не надеялся.

Какой метод избрать, чтобы получить как можно больше информации от человека, который не намерен вступать в диалог? Я пробую метод свободного рассказа: прошу Рольфа Хармса просто вспомнить, что он делал и где находился в то время. Мне кажется, это будет самым быстрым способом завязать разговор. Я ошибаюсь. Вместо свободного рассказа Рольфа Хармса я вдруг слышу, как говорю сам, задавая один вопрос за другим. Его ответы короткие и шаблонные. Хармс заявляет, что ему незнакомы ни жертва, ни бар: «Я часто бываю в разных заведениях, но это место не знаю. И женщину тоже не знаю!» Я показываю ему фотографию Герты Мальштедт и наблюдаю за реакцией. Она такая же, как и на все остальные вопросы: отстраненный и выжидательный взгляд. Через несколько минут он признается, что и в самом деле как-то написал на подставке под пивной бокал свое имя с просьбой позвонить ему. Но он вручил эту картонку молодой и привлекательной парикмахерше, которая была в него влюблена. «У меня нет проблем с тем, чтобы уговорить кого-то переспать со мной. Последней из них была ваша коллега!» Я отвечаю на этот выпад пустым и презрительным взглядом. Рольфу Хармсу не удастся так неуклюже спровоцировать меня. Он не может объяснить, как бирдекель попал к Герте Мальштедт. «Не думаете же вы, что я свяжусь с такой старухой!»

Наша беседа непродуктивна, но одно очевидно: если вопросы носят общий характер, Хармс говорит пространно и обильно жестикулирует. Если речь идет о самом преступлении, то его ответы становятся краткими. Язык тела сводится к минимуму. В голосе слышится сильное напряжение, и он повышается. Рольф Хармс явно не чувствует себя комфортно, когда я задаю эти вопросы. И он лжет.