Перед лицом зла. Уникальные расследования лучшего профайлера Германии

Нет никаких научных доказательств того, что лжецов можно однозначно распознать по невербальным сигналам. К сожалению, у вруна не растет нос, как у Пиноккио.

Но есть похожие признаки. Хотя Рольф Хармс старается казаться спокойным и бесстрашным в своих ответах, ему это не удается. Он старается слишком сильно. Чем дольше длится допрос, тем сильнее его трясет. Подозреваемый курит одну сигарету за другой. В комнате уже стоит густой дым. Я перехожу в наступление и говорю с ним напрямую. Почему он так дрожит? Почему так много курит? Его сильно напрягает эта ситуация? Страдает ли он от абстиненции? Я спрашиваю дружелюбно и беспристрастно. Ответы звучат почти раздраженно. Рольф Хармс утверждает, что не пьет алкоголь уже два дня. Интересуюсь, не хочет ли он чашку кофе. Хармс отвечает утвердительно. И действительно, его дрожь ослабевает. Возможно, еще и потому, что я на время перестал задавать неприятные вопросы. Рольф Хармс успокаивается.

Когда мы спрашиваем о его алиби, он отвечает, не задумываясь: «Был у отчима. На самом деле, это просто бывший парень моей матери. Он вытащит меня из этой передряги». Имя отчима подозреваемый называть отказывается: «Я не хочу его впутывать». Только когда вмешивается адвокат, он готов его сообщить. Но затем Хармс добавляет: «Возможно, я ушел от него около 10 или 11 часов вечера». Подозреваемый якобы был настолько пьян, что ему пришлось держаться за руль велосипеда, чтобы не упасть.

В любом случае он сразу же отправился домой. Нет, в бар он в тот день не заходил. Рольф Хармс отвергает предложение провести очную ставку с хозяином заведения и с посетителями. Он вдруг заявляет, что в этот самый период времени у него случился провал в памяти. Якобы ему ничего не удается вспомнить. Такое поведение кажется мне знакомым. Подобным образом он вел себя на допросе после смерти юноши. Так неужели передо мной сидит убийца? Я информирую коллег о ходе допроса и прошу их доставить предполагаемого отчима в полицейский участок.

Дальнейшие вопросы бессмысленны, мы просто ходим по кругу. Поэтому я заканчиваю нашу беседу около девяти часов вечера. Пусть Рольф Хармс и не признался, допрос все равно не был лишен смысла. Он дал информацию, которую мы сможем проверить. Вместе с коллегой я отвожу Хармса в изолятор временного содержания, расположенный в пристройке к полицейскому управлению. Мне нужен свежий воздух. В этот час все камеры пусты. Рольф Хармс проведет здесь ночь. На следующий день судья решит, следует ли издать в отношении него постановление о предварительном заключении.

Тем временем привезли отчима Хармса. Пока я прощаюсь с подозреваемым в изоляторе и жму ему руку, мои коллеги начинают беседовать о его алиби со свидетелем. Без особого успеха, потому что у этого человека тоже явно большие проблемы с алкоголем. Как он ни старается вспомнить день преступления, у него ничего не получается. Мужчина дрожит, потеет и просит пива. Мы не в силах удовлетворить его просьбу. «Может, он был у меня, а может, и нет. Он постоянно приходил, и все дни похожи друг на друга. Часто оставался на ночь, когда мы хорошенько закладывали. Чем он еще занимается, я не знаю. Постоянно колесит на своем велосипеде». Затем мужчина преданно смотрит на нас покрасневшими глазами. Это явно не день грандиозных допросов.

Итак, что мы имеем в итоге? Показания более или менее пьяного владельца пивнушки, которые как-то объясняют нахождение бирдекеля в носке Герты Мальштедт. Обвиняемого без надежного алиби. И свидетеля, который ничего не помнит. Никакого признания. Нам нужны доказательства, в этом нет сомнений.