Перед праздником

Подошли Надя и приятель Фролова, совсем еще молодой человек с красивым, выразительным лицом, но седыми волосами. На синем сукне его кителя блестела Золотая звезда.

— Майор Сахаров, — представился он Татьяне и, обращаясь к Фролову, сказал: — Есть предложение на полчаса пойти в ресторан. Наши дамы устали, здесь жарко, хочется пить...

В ресторане для них уже был приготовлен стол, видно, кто-то побеспокоился об этом заранее. Подошли еще летчики, с которыми Татьяна видела Фролова в начале бала. Фролов сидел рядом с Татьяной, радостно возбужденный. Рассказывал о недавно пережитом веселом приключении, но никто его не слушал, да и сам он плохо следил за нитью своего рассказа. Говорил он только потому, что хотелось говорить.

Разлили шампанское, и Сахаров поздравил всех с наступающим праздником.

Когда Татьяна поднесла бокал к губам, перед ней на мгновение встали ласковые глаза мужа. Она поставила бокал.

— Что с вами? — удивился Фролов.

— Я не пью. Я никогда не пью.

— Ну, блестяще! Из нас тоже никто не пьет. Но один глоток в честь праздника... От этого еще никто не умирал. — И он пристально посмотрел в ставшие вдруг грустными глаза Татьяны.

Снова пошли в зал. И пока оркестр не сыграл прощальный вальс, они были вместе, не пропуская ни одного танца.

Бал окончился. Уставшие, но довольные пары устремились в гардероб.

— Ты, конечно, с нами домой не поедешь? — догоняя Фролова, спросил Сахаров.

— Что ты! — поспешно ответил тот. — Я должен проводить.

— Еще бы! — понизив голос, сказал Сахаров. — Такие глаза встречаются раз в жизни.

Татьяна и Фролов шли мимо парка. Сквозь деревья вспыхивал и угасал свет неоновой рекламы. Деревья казались громадными, незнакомыми. Высоко в темное небо поднимался шпиль собора. Было тепло. Из парка веяло запахом поздних осенних цветов. Фролов держал Татьяну под руку и вполголоса пел, наслаждаясь хорошим вечером, близостью женщины. Татьяна незаметно наблюдала за ним. «Шесть орденов. По планкам трудно вспомнить, какие, но это боевые ордена. Сколько же раз он бывал в боях? В войну ему было не больше двадцати. А сколько раз в мирные дни в бурю и дождь, когда страшно на земле, он был в воздухе?»

Незаметно они вышли к берегу канала. Деревья свешивали над водой неподвижные ветки с осыпающимися листьями. Татьяна и Фролов вошли на горбатый мостик. Облака уплыли, взошла яркая луна. По гладкой маслянистой и тихой воде парами скользили лебеди. Время от времени лебеди опускали головы, что-то разыскивая. Вода тихо плескалась, мелкие круги шли в стороны. Светлое небо поглотило сияние звезд. Над Фроловым и Татьяной горела одинокая зеленая звезда. Залитые лунным светом, сиротливо склонялись поздние цветы. Было очень тихо.

В эту ночь Татьяна не спала, она старалась думать о детях, о погибшем муже, а перед глазами, помимо ее желания, вставал образ Фролова. Некрасивое, обыкновенное его лицо, изуродованное шрамом, почему-то казалось милым и родным. «Видишь, как мне грустно, — мысленно обращалась Татьяне к мужу. — Жизнь идет и идет... В сущности, я уже не такая молодая, мне давно не семнадцать, и я устала от одиночества. Война поглотила юность. Молодость проходит в одиночестве. Дети? Да, мне легче, у меня есть дети. Легче, чем многим другим».

На другой день Татьяна не спешила, как всегда в праздник, переделать все свои домашние дела. Накормив детей завтраком, она выпроводила их гулять на улицу. Потом долго сидела перед зеркалом, втирая в кожу лица подсохший, давно забытый крем. Несколько раз по-иному укладывала волосы, выбирая прическу. Придирчиво осматривала свои немногочисленные платья. Наконец выбрала то, что казалось наряднее. Примеряла его, подшивала, утюжила...

Татьяна не сознавалась себе, что с нетерпением ждет вечера. О встрече с Фроловым они не уславливались, но она не допускала мысли, что они могут не встретиться.

Вечером пришла Надя и, к удивлению Татьяны, очень спокойно отнеслась к предложению пойти на танцы в Дом офицеров.

Надя посмотрела на разгоряченное, помолодевшее лицо подруги, на котором не было и следа обычной холодной сосредоточенности. Потом не выдержала и лукаво спросила:

— А детей с кем оставишь?

Татьяна, не задумываясь и не замечая лукавства Нади, ответила:

— Сами улягутся, ничего страшного не случится. Валерка, — обратилась она к сыну, — ты уложишь Нину?

— Ладно, уложу, — пробурчал Валерка. Он лежал на диване, крепко обняв маленького длинноухого щенка. Щенок тыкался мордой в плечо своего хозяина. А тот гладил его и приговаривал: — Хороший мой, умный мой, любимчик мой! А ты куда уходишь? — неожиданно спросил он мать.

Татьяна на секунду задержала руку на голове: она надевала шляпку — и, не глядя на сына, ответила:

— В театр. — Потом добавила: — Мы с тетей Надей идем.

— Ну иди, только смотри не попади под трамвай, — голосом старшего сказал Валерка. — И знай, если ночью Кутика сбросишь с кровати, все буду делать тебе назло.